— Ваши йоги называют бога бестелесным Брахмой. Есть ли у тех, кто почитает камень, ещё какие-нибудь боги, кроме Брахмы?
— И да и нет. Это зависит от глубины познания верующего и его любви ко всевышнему.
— А существует ли какое-либо различие между глупостью и разумом?
— Да, существует! Глупость — первая ступень разума, разум же — вторая ступень глупости.
— Что ты мелешь! — вскричал Сикандар.
— Я верно сказал, повелитель! — ответил Бодхан.
— Ты пришёл сюда участвовать в диспуте или оскорблять учёных?! — гневно спросил Сикандар.
Но брахман не сдавался.
— Я пришёл сюда, чтобы доказать истину, — произнёс он спокойно и бесстрашно. — Если мои слова пришлись вам не по вкусу, прикажите — и я уйду!
Но бодхану не хотелось оставлять поле битвы, да и маулви не могли допустить, чтобы их противник ушёл с диспута с высоко поднятой головой. Ни Бодхан, ни муллы не стремились к истине, главное для них было — возвысить свою веру. У Бодхана была отвага, муллы чувствовали за собой силу.
Толпившиеся в зале воины-мусульмане сперва было приняли этого брахмана, который осмелился один явиться пред муллами, за сумасшедшего, но вскоре оценили его мужество: «Отважный он человек! Не брахман, а настоящий воин. Спаси его, всевышний, от гнева султана!»
— Ты вот сказал: «Прикажите — и я уйду», — обратился один из маулви к Бодхану. — Но разве возможно это, бирахман?[215] Ты уйдёшь отсюда, лишь когда признаешь своё поражение и примешь ислам.
— Моя вера не хуже вашей, почему я должен отречься от неё? — бесстрашно возразил Бодхан.
— Неверный! Неверный! — вскричали маулви.
— Откуда ты? — спросил Сикандар.
— Из Гвалиора, — ответил Бодхан.
— Значит, шпион Ман Сингха?!
— Нет, я не шпион. Я поссорился с раджей и покинул Гвалиор.
— Неправда! Ложь!
Диспут кончился. Все ждали, что скажет султан, однако он обратился к маулви:
— Решайте сами, что с ним делать.
Только теперь Бодхан наконец понял, что его ждёт. Недолго посовещавшись, маулви объявили:
— Прими ислам, не то расстанешься с головой!
Твёрдым, недрогнувшим голосом Бодхан сказал:
— От веры своей не отступлюсь! Рубите голову — она всё равно принадлежит не мне, а богу!
— Опять он болтает, как суфий! — воскликнул Сикандар.
Бодхан стоял неподвижно, словно статуя, сложив руки на груди.
«О аллах, за что предают его смерти?» — в смятении спрашивали себя мусульманские воины. Но чем они могли ему помочь? Ведь Делийским султанатом правил жестокий Сикандар и всесильные муллы…
Бодхана отдали палачам. Жрец и во время казни был спокоен и бесстрашен.
«Всевышний — во всём: во мне и в палаче, в мече палача и в моей голове. Поэтому всё и все равны… Но ведь и в Лакхи и Атале тоже бог!.. Тоже?! Да, тоже!.. Так почему же я не признал, что они равны?.. Тогда речь шла о варнах… Что было, то было, сейчас в душе моей нет зла. Ни к Сикандару, ни к маулви — ни к кому!»
Глядя на спокойное, сосредоточенное лицо брахмана, палач медлил.
— Чего ждёшь? — сказал Бодхан. — Кончай!
Рука палача дрогнула.
— Кончай же!
Суровый окрик брахмана придал палачу силу. Меч со свистом рассёк воздух, и Бодхан отошёл в мир иной.
Когда Сикандару и маулви сообщили, что казнь над жрецом свершилась, по залу прошёл ропот: воины были недовольны. Тогда Сикандар решил задобрить их. Деяния Сикандара, последовавшие за казнью беззащитного брахмана, навсегда запятнали страницы истории: Сикандар приказал отдать дома индусов на разграбление, а захваченное добро поделить между воинами…
И тогда в Северной Индии вспыхнул мятеж, который не смогли вызвать ни разрушение статуй, ни уничтожение храмов, и пламя его охватило Антарвед и близлежащие земли.
Но ни муллы, ни сардары, ни сам Сикандар ещё не понимали, что Делийский султанат уже утратил своё былое могущество, и по-прежнему замышляли всё новые и новые походы, Главными противниками Дели были Гвалиор и Мевар. Переход от Дели до Гвалиора потребовал бы много времени, поэтому Сикандар решил построить Агру и, сделав её второй столицей, превратить в огромный военный лагерь. Тогда, думал Сикандар, он легко справится с Гвалиором, а потом и с Меваром.
59
На северо-восточном склоне горы, на которой стояла Гвалиорская крепость, за четыре года вырос роскошный дворец, названный в честь Мриганаяни «Гуджари-Махалом», К одной из его стен был подведён канал, бравший своё начало у деревни Раи.
В длину Гуджари-Махал имел полтораста локтей, в ширину — сто двадцать пять. В нижней части, в самом центре дворца, был устроен бассейн, наполнявшийся водой из канала. Вокруг бассейна — залы. Верхняя часть дворца представляла собой открытую площадку, окружённую красивыми павильонами и башенками. Двери покоев были сделаны наподобие свадебного навеса. А башенки, павильоны и перегородки напоминали об украшениях Мриганаяни: их было не много, зато все удивительно красивы.