Я взялась за работу и вскоре перестала лихорадочно перескакивать с одной мысли на другую и пришла в тихое состояние, когда ум замолчал и ты просто дрейфуешь в беспредельном пространстве.
Дрейфуешь, дрейфуешь и вдруг видишь хозяина…
Вернее, я только догадывалась, что это Борода, потому что видела не человека, а облако, клубящееся, темное, грозовое облако электрических сигналов-мыслей. И чтобы проникнуть в эти мысли, нужно было просто вплыть в облако. И я вплыла.
Ощущение полной безнадеги овладело мною от кончика хвоста до кончиков усов. Хотелось завыть, вот так: «МАУУУУУУУУУУУ!!!»
Но нет, нельзя поддаваться тоске. Я должна ему сообщить, что случилось, — остановить хаотичное метание его мыслей, заменить другими образами…
Я представила в подробностях, как Мася влезает в хозяйскую сумку. Как бандиты передают ее на швабре в окно.
Облако чужих мыслей замерцало, затрепетало — и взорвалось.
Я потеряла внутреннюю тишину и посмотрела на хозяина.
Борода сидел с вытаращенными глазами. Его только что пронзила догадка. Он вскочил, бросился искать свою сумку. В коридоре — нет, заметался по комнатам — нет нигде!
— Не может быть! — простонал он, схватившись за бородатые щеки. — Так не бывает!
Тогда я связалась с котом. И увидела его чуть размыто, словно через стекло: он сидел посреди большой кухни, сытый и спокойный, ни о чем дурном не думал и ничего не боялся. Крепкие нервы. Или полный кретин. Заметил меня — подскочил, как водится. Потом прямо на меня пошла крупная, пышущая силой тетка в фартуке, я забеспокоилась, и связь пропала.
Ну все. Я что могла на сегодня сделала, а завтра день подскажет, как говорила моя последняя хозяйка. И тут накатила такая усталость, что я заснула где сидела, прямо на полу.
Позже Борода перенес меня на кровать и лег рядом, я приуютилась у него под коленкой, замурлыкала, не открывая глаз.
Глава десятая
Гений доброты
Уборщица у бандитов оказалась очень доброй, прямо гений доброты. Хвалила меня и разговаривала специальным успокоительным голосом.
— Так-так, пушистик, давай, полезай обратно в сумку. Ну-ка! Ай молодец какой, ай умничка.
Она жила в соседней деревне, пешком через лес 20 минут. Пока шли, Люба непрерывно бормотала:
— Надо же ж, выкинем, говорят, и кота, и мобильник. И компутер. Раскидались. Цены вешчам не знают. Нет, я не сужу, зачем. Главное, платют мне хорошо, так никому из деревенских не платют. А откудова у них деньги — не моя забота. Но зачем же выкидывать хорошую вешчь, мы ее в дело применим, нам всё не лишне. Мы люди не гордые, шо уж там.
Я не слушал, мотался на локте в сумке, как пучок морковки с рынка, и укачало меня здорово. Тетка шла ходко, крепкие ноги бодро отталкивали землю и наконец принесли нас к небольшому частному дому. Внутри пахло дымом, живым, не сигаретным, на окнах висел белый тюль, на столике у дивана и на телевизоре красовались кружевные салфетки.
— Располагайся, пушистик. Щас позвоним твоим, поговорим за тебя.
Тут я включился. О чем это она?
Люба села на диван. Из кармана достала сотовый… Погодите-ка… Это же Витин сотовый!
Я вскочил к ней на колени, стал звать хозяина. Тетка отодвинула меня не слишком вежливо:
— Погодь, погодь, знаю, что соскучился. Щас.
Она потыкала кнопки и приложила телефон к уху.
— Витя? — раздался в трубке встревоженный голос Маши. Нашей Маши! — Я звоню, звоню, а ты не отвечаешь, я уже волноваться начала, у тебя что…
— Не тараторь, девочка, — остановила ее Люба.
— Ой, кто это? Я думала…
— Не думай, слушай меня. Я тут работаю у одних этой… горнишной. Ну, не важно. Чем они занимаются, мне неведомо, но нынче приволокли кота в сумке, открыли и удивились, типа, не поняли, откудова он взялся. Хотели на улицу выгнать. А я прибрала себе. Думаю — отдам. Жалко животину.
— Что? Вы хотите в приют его отдать? Я что-то не совсем понима…
— Та ни, в какой приют. Я хочу вернуть его. Вот ты думала, кто тебе звонит? Ты сказала — Виктор? Так вот же ж. Это ж его небось кот. Они и телефон его взяли, и компутер, я не стала выкидывать, из мусора вынула.
— Господи, ничего не понимаю. У вас его Лев?
— Та ни, какой лев, ерунду говоришь. Кот, говорю же, к-о-т. Рыжий, ну! Пушистик такой, и пляшет.
— Ну да, Лев. Его еще Масей зовут. Мася! — сказала она погромче, будто Люба глухая.