— Вполне верно, — ответила Концепчьона, приглашая каторжника сесть подле себя.
Тогда юнкер отошел, не забыв шепнуть арестанту:
— Остерегайтесь, пожалуйста, произносить ваше имя. Когда юнкер ушел и когда Концепчьона осталась одна с каторжником, то она спросила его нежным меланхолическим голосом: — Вы француз?
— Да, сеньорита.
— Вы, вероятно, уроженец Парижа? Он печально покачал головой.
— Увы! Нет, сеньорита, — ответил он. — Я не видал своей родины целых двадцать лет.
— Двадцать лет!
— Да, сеньорита.
— Который же вам год?
— Скоро тридцать лет.
— Итак, вы уехали из Франции, когда вам было всего десять лет.
— Да.
— И вы живете все это время в Испании? Каторжник вздрогнул — этот вопрос как будто поставил его в затруднение.
— Я живу в Кадиксе одиннадцать месяцев, — наконец сказал он. — Но прежде…
Он приостановился.
— Я вас слушаю, — проговорила спокойно Концепчьона.
У арестанта был такой меланхолический и симпатичный голос, что он невольно проникал в душу.
— Случается, — продолжал он, — что встречаются на балу женщины, которые носят траур, как вы, и мужчины, которые не имеют права носить его.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что мой траур, траур глубокий и никому не известный, находится у меня в сердце.
— Вы страдали?
— Да, я страдаю и теперь.
Он произнес эти последние слова таким грустным голосом, что молодая девушка была тронута. Но он поспешил прибавить легким тоном:
— Я просил, чтобы мне сделали одолжение представить меня вам. Вы ведь приехали из Парижа, — из
Парижа, в котором находится теперь моя единственная привязанность в этом мире, и разговор о Париже и о тех, кого я оставил там, доставляет такое огромное счастье мне — изгнаннику!.. Я слышал, что вы так же добры, как и прекрасны, и я не побоялся обратиться к вам.
За этими словами последовало короткое молчание. Концепчьона, казалось, была в замешательстве, оставаясь наедине с незнакомцем, который, еще не зная ее, избрал ее своей поверенной. Но вскоре любопытство пересилило это нервное движение души и робость, и она ответила простым дружеским тоном:
— Могу ли я быть полезной вам?
— Расскажите мне о Париже! — воскликнул каторжник с нежностью в голосе. — Слово Париж — одно уже доставляет мне глубокое удовольствие и счастье!..
В продолжение почти двух часов арестант и молодая девушка не оставляли небольшой залы, в которой они сидели и в которой почти не танцевали. Они долго разговаривали о Париже, о Франции и о нынешних парижских нравах. Для француза, так давно изгнанного из родины, каждое , слово Концепчьоны подавало повод к вопросу, к простодушному удивлению. Молодой человек, сидевший перед Концепчьоной, был парижанин, не знавший совершенно Парижа. Но у него был такой приятный, такой симпатичный голос, что Концепчьона невольно чувствовала к нему какое-то особенное влечение.
Но вдруг пробило полночь, арестант вздрогнул и поспешно встал.
Концепчьона посмотрела с удивлением на своего собеседника.
— Простите, сеньорита, — сказал он, — но я должен оставить вас.
— Куда же вы идете?
Тогда он приложил свой палец к губам и тихо сказал:
— Это тайна…
Затем он осмелился взять маленькую ручку молодой девушки.
— Вы не уйдете с бала раньше трех часов, не правда ли?
— Для чего вам это нужно?
— Для того, что в три часа я возвращусь, — ответил он.
Он низко поклонился ей и ушел.
Концепчьона была очень заинтересована им и видела, как молодой человек прошел по зале и, смешавшись с толпой, исчез из виду. Молодая девушка хотела уже встать со своего места, как вдруг к ней подошел юнкер.
— О, вы одна? — сказал он по-французски.
— Да.
— Куда же ушел мой приятель? Концепчьона вздрогнула.
— Он ушел от меня, — сказала она, — и ушел так странно в ту самую минуту, как пробило полночь.
— Я знаю, почему.
— Вы знаете?
— Да, но эта тайна положительно не принадлежит мне, — добавил юнкер.
Концепчьона невольно вздохнула.
— О, если вы только хотите знать мои тайны, сказал юнкер, — то я готов открыть вам их.
— Вы?
— Да, я.
— У вас тоже есть тайны?
— И даже очень странные.
— Может быть, вы и правы, — заметила молодая девушка, — но ведь, вероятно, они совершенно не касаются меня.
— Напрасно вы так думаете.
— Что же может быть общего между мной и вашими тайнами? — спросила Концепчьона. — Я положительно не знаю вас.
— Почти правда, хотя мы и встречались с вами в Париже.
— Да? — с сомнением в голосе высказалась Концепчьона.
— Я знал многих из ваших знакомых, — продолжал между тем юнкер, — даже очень коротких знакомых.
Концепчьона опять вздрогнула.
— В самом деле? — сказала она.
— Я даже могу рассказать вам часть вашей истории.
— Но кто же вы? — спросила с беспокойством молодая девушка.
— Прекрасная сеньорита! — ответил юнкер. — Помните, что мы находимся на костюмированном бале и что я пользуюсь правом, которое дает мне моя маска, интриговать вас.
— Итак, вы не скажете мне, кто вы?
— Нет, но взамен этого я скажу вам много вещей, которых вы еще не знаете, и могу даже напомнить и про то, что вы уже знаете. Например, я знаю, каким образом умер дон Хозе — ваш второй жених.
Концепчьона чуть не вскрикнула и побледнела.
— Я знаю, — продолжал юнкер, — каким образом умер и де Шато-Мальи.
— Шато-Мальи? — воскликнула Концепчьона, от которой Рокамболь скрыл смерть герцога.
— Да — де Шато-Мальи.
— Да разве он умер?
— В тот самый день, когда вы уезжали из Парижа во Франш-Конте, в замок Го-Па.
— Но кто же вы? — прошептала почти с ужасом Концепчьона.
— Вы это можете видеть по моему мундиру, сеньорита, — я гвардейский юнкер.
— Но ведь это не ваше имя.
— Моя фамилия — Артов.
— Артов! — воскликнула Концепчьона.
— Это имя тоже известно вам, я близкий родственник того несчастного Артова, который, как рассказывают все, был обманут своей женой… вы, вероятно, знаете это…
— Да… действительно.
— Он сошел с ума на месте дуэли в ту самую минуту, когда он хотел нанести удар ее соблазнителю Роллану де Клэ.
— Да, действительно, я знала все это, — ответила Концепчьона и потом добавила с легкой усмешкой: — Без сомнения, вы знаете все эти подробности от самой графини?
— Некоторые, но не все.
Юнкер заметил, что имя графини произвело неприятное впечатление на Концепчьону.
— Сеньорита, — сказал он тогда, — позвольте мне теперь удивить вас тем, что вы еще не знаете.
— Как вам будет угодно, — ответила равнодушно Концепчьона.
— Вы не откажетесь взять меня под руку и пройти со мной?
— Извольте… Куда вы хотите вести меня?
— В сад.
— Для чего?
— Для того, чтобы показать одну знакомую вам особу, которую вы не ожидаете увидеть в Кадиксе.
— В самом деле? — заметила молодая девушка с некоторым нетерпением. — Вы так таинственны!..
— Не сказал ли я вам, сеньорита, что знаю часть ваших собственных секретов?
— О! — сказала она с видом сомнения.
— Вот, например, вы писали вчера вашему жениху, маркизу де Шамери.
Молодая девушка чуть не вскрикнула. Ее сердце начало сильно биться, и ее рука задрожала на руке гвардейского офицера. В эту минуту молодой девушке пришла странная мысль; она даже почувствовала безумную надежду… Ей показалось, что знакомая особа, которую хотят показать ей, — он — маркиз де Шамери, тот, который вскоре сделается ее мужем.
Юнкер повел ее по мраморной лестнице, выходившей в сад.
— Не думайте, сеньорита, — продолжал он, — что моими поступками управляет одно пустое желание поинтриговать вас — меня побуждают к тому более важные причины.
— Но объяснитесь же, — сказала молодая девушка с возрастающим нетерпением.