— Объяснитесь же… говорите… говорите!.. — требовала молодая девушка, находясь в каком-то неопределенном волнении и испуге.
Несколько минут графиня была в нерешимости, но наконец она медленно сказала:
— Молодой человек, который ходит в рубашке каторжников, — этот молодой человек, у которого похитили имя, состояние, семейство, —настоящий маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери. Вы любите — Рокамболя!..
Девица де Салландрера, как подкошенная, грохнулась на пол.
При этом шуме отворилась дверь, и на пороге ее показалась старая герцогиня.
Она посмотрела на графиню и вскрикнула:
— Я все слышала… вы убили мое дитя!
Прошло несколько минут, прежде чем Концепчьона пришла в себя. Наконец молодая девушка встала.
— Милостивая государыня! — проговорила Концепчьона. — Я последняя в своем роду и чувствую, что во мне соединилась вся энергия моих предков. Вы сказали мне, что человек, которого я люблю, не маркиз де Шамери.
— Да.
— Ну так слушайте же мою клятву, если вы докажете ваши слова, то он, этот негодяй, дорого заплатит за то, что осмелился держать меня за руку. Но если вы солгали и обманули меня, то вы будете убиты мной же…
Тогда Баккара показала ей портрет. Одного взгляда на него было достаточно для Концепчьоны. Она все поняла.
Через час после этого графиня Артова вернулась в город, где ее встретил Роше.
— Ну, что? спросил он.
— Все кончено — она спасена.
Возвратимся теперь к графу Вячеславу Полацкому.
Итак, Цампа пришел в гостиницу совершенно случайно, как лакей, исполняющий приказание своих господ.
Можно себе представить его ужас, когда в лице польского вельможи он узнал убийцу, у которого так недавно был рабом и который спустил его в подвал тетки Фипар, наполненный водой.
Увидя, что лакей узнал его, Рокамболь спокойно проговорил:
— Цампа, черт спас тебя от смерти только потому, что ты мне еще нужен.
— И на этот раз черт поступил очень не глупо, — отвечал португалец, улыбнувшись.
— Я немного поторопился тогда, но иначе нельзя было сделать, потому что я услышал шум приближающихся шагов, и тогда, не добив тебя как следует, спустил в люк.
— Да, меня погубило то, что я узнал ваше настоящее имя.
— Как! — воскликнул Рокамболь, вздрогнув. — Ты знаешь мое настоящее имя?
— Конечно, тетка Фипар назвала вас Рокамболем. Кроме того, я знаю, еще одно ваше имя.
— Какое?
— Которым ваше сиятельство называетесь в свете. Рокамболь слегка побледнел.
— А, ты знаешь мое имя? — спросил мнимый маркиз с беспокойством, которое напрасно старался скрыть.
— Я даже знаю, что вы должны жениться на девице де Салландрера.
— Еще что? — вскрикнул Рокамболь и, схватив револьвер, прицелился в Цампу.
— Господин маркиз, — проговорил спокойно португалец, — вы можете убить меня, но если бы вы хоть на одну минуту подозревали то, что я знаю и что могу сделать для вас…
— Хорошо, ты не умрешь, — сказал Рокамболь, положив револьвер на стол.
На лице Цампы появилась насмешливая улыбка.
— Ваше сиятельство очень счастливы, что приехали сегодня вечером.
— Почему?
— Потому что, если бы вы приехали завтра, то девица Концепчьона знала бы, что вы Рокамболь и что настоящий маркиз де Шамери находится в галерах в Кадиксе.
— Ты знаешь и это? — воскликнул мнимый маркиз.
— Как видите, — спокойно отвечал Цампа. — А теперь сядем и поговорим, я уверен, что мы сойдемся, потому что такие люди, как мы, т. е. такие мошенники, как мы, скоро делаются неразрывными друзьями. Брось, пожалуйста, на время свое маркизство, потому что титулование тебя удлиняет наш разговор. Поговорим лучше по душам.
— Пожалуйста, говори, как хочешь, — сказал Рокамболь, прикусив от злости губу.
— Слушай же! Я знаю женщину, которая напала на твой след и которая хочет уличить тебя в самозванстве и во всех преступлениях, орудием для исполнения этого должен служить я.
— Имя этой женщины? — Графиня Артова.
— О, я знаю это, — прошептал Рокамболь.
— В твоем замке Оранжери украли портрет?
— Да.
— Это я.
— Что ты сделал с этим портретом?
— Я отдал его графине Артовой.
— Мерзавец!
— Гм…— сказал простодушно Цампа— она хорошо платила, притом знала кое-какие мои грешки. А ты — убил меня…
— Это правда.
— Графиня Артова в Кадиксе.
— Черт возьми! — воскликнул Рокамболь.
— Вместе с портретом она представит Концепчьоне и настоящего маркиза де Шамери.
— Я погиб, — прошептал мнимый маркиз де Шамери.
— Нет еще, если только я вмешаюсь в дело.
— Что же ты можешь сделать?
Мы свернем шею Баккара, утопим настоящего маркиза, и ты сделаешься мужем Концепчьоны.
От этих слов, высказанных с такой уверенностью, высокомерный Рокамболь вдруг смирился перед Цампой.
— Итак, — проговорил Рокамболь после короткого молчания. — На каких условиях ты хочешь предложить мне сделку?
— Они довольно значительны, — отвечал Цампа и при этом схватил револьвер, положенный Рокамболем на стол.
Рокамболь вздрогнул от испуга и хотел броситься на португальца, чтобы отнять оружие. Но Цампа направил на него дуло.
— Стойте же смирно или лучше сядьте, ибо в противном случае револьвер может выстрелить.
Рокамболь, пожав плечами, уселся в кресло.
— Итак, — проговорил Цампа, — мы заключим небольшое условие.
— Я слушаю.
— Во-первых, я хочу быть управителем в имениях Салландрера.
— Согласен.
— Благодарю. Теперь я должен вам сказать, что графине Артовой известно все, что известно мне.
— Мерзавец!
— То есть — от смерти дона Хозе до смерти де Шато-Мальи. Кроме того, я обещал все это рассказать девице Концепчьоне и передать ей письма, которые ты подписывал буквою К. и которые я передавал герцогу от ее имени.
— Как, они у тебя?
— Да, я взял их со стола покойного герцога. Рокамболь вздрогнул.
— Чтобы устранить все эти неприятности, — сказал Цампа, продолжая играть револьвером, — мы заключим с тобой письменное условие. Возьми чернила и перо и пиши, что я тебе продиктую.
Рокамболь повиновался. Цампа начал диктовать:
«Сего (поставьте число), находясь в Кадиксе, в гостинице „Три мага“, я объявил служителю сеньора Педро С. Цампе следующее:
«Я не маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери. Я похитил бумаги настоящего маркиза. Настоящее мое имя Рокамболь».
Мнимый маркиз де Шамери вскочил со стула, раздавив перо на бумаге.
— Ты с ума сошел, — вскричал он, — если думаешь, что я напишу это.
— А если не напишете, — хладнокровно сказал португалец, — вы никогда не женитесь на Концепчьоне и пойдете на галеры.
Рокамболь побледнел, и у него сделалась нервная дрожь.
Затем он топнул ногой и, разгорячась, вскричал:
— Стало быть, тебе нужна моя голова, мерзавец!
— Фу, к чему она мне?
— Так зачем тебе этот смертный приговор?
— А вот, видите ли, в продолжение шести месяцев я верно служил вам, отчасти потому, что боялся вас, а отчасти и потому, что вы сулили мне большое вознаграждение, но вместо него вы отправили меня купаться в погреб.
— Это правда, — пробормотал Рокамболь.
— Итак, я требую этот лоскуток бумаги для того, чтобы это не повторилось.
— А что ты сделаешь с этой распиской?
— Я отнесу ее нотариусу и скажу ему, что это мое завещанье, что буду являться к нему каждый месяц. В случае, если я не явлюсь, он должен считать меня умершим и вскрыть конверт с завещанием. Вы понимаете?
— Да.
Несмотря на это объяснение, Рокамболь все еще не решался писать. Наконец он пристально посмотрел на Цампу.
— Если у тебя действительно только эта цель, то ты, в свою очередь, не откажешься дать мне тоже маленькую записочку следующего содержания:
«Меня зовут не Цампой, а Жуаном Альканта. Я португалец родом и приговорен к смертной казни за убийство».