— К счастью, — сказал виконт, — развязка не та, и ты не помешан.
Потом виконт прибавил:
— Посмотрим теперь, как ты себя чувствуешь.
— Не дурно…
— В голове нет тяжести?
— Нет.
— Нервы не расстроены?
— Нисколько.
— Чувствуешь ли ты, что в состоянии будешь ехать сегодня ночевать в Оранжери?
— Ну, конечно.
— В таком случае поедем после обеда. Оденься, перемени белье, я пойду приказать, чтоб заложили лошадей ровно к семи часам.
Сказав это, виконт вышел.
Когда Рокамболь остался один, им овладел страх, который можно назвать «озирающимся страхом».
— Какой я дурак! — шептал он, прохаживаясь крупными шагами по комнате. — Лишился чувств, потому что глупцу отрезали голову, у меня сделалась горячка, бред, и я говорил о матушке Фипар! Еще раз приключение в этом роде — и я буду потерянным человеком!
Рокамболь бегал взад и вперед по своей комнате и дрожал, стараясь понять, что с ним случилось. Он шептал:
— Ах, если бы Фабьен не был честным дворянином, а был бы любопытным, то есть судебным следователем, как славно маска, снятая с ложного маркиза де Шамери, обнаружила бы воспитанника сэра Вильямса.
При имени, вырвавшемся из его уст — имени сэра Вильямса, бандит стал страшно дрожать.
— Ах, — сказал он шепотом, — я напрасно убил сэра Вильямса… он был моим вдохновителем, моей звездой путеводной… а теперь, когда его нет в живых, я боюсь… мне кажется, что меня ждет эшафот… мне кажется, что я слышу молот работников, которые ставят его… О, эта молния, которая обожгла мне глаза сегодня утром… это было предзнаменование!
Шаги Фабьена, раздавшиеся в прихожей, избавили Рокамболя от страха.
— Я сошел с ума, — подумал он, — я помешан и трус-сэр Вильямс умер, это правда, но на что мне он… разве я не маркиз де Шамери? Не женюсь ли я на Концепчьоне?.. Ну, ну, запасись храбростью и смелостью, с этим, как говорил сэр Вильямс, дойдем до всего!..
Рокамболь после этого выпрямил голову и придал своему лицу выражение ложного спокойствия. Фабьен вошел.
— За стол, — сказал виконт, — теперь уже шесть часов, и ты, должно быть, голоден.
— Действительно, — отвечал Рокамболь, — мне кажется, что я пообедаю с большим аппетитом.
Он оделся наскоро и последовал за Фабьеном, который повел его в нижний этаж гостиницы.
Виконт, хотевший непременно развлечь своего мнимого шурина, не потребовал, чтобы подали обед в особую комнату, а велел поставить два прибора за общим столом.
Это развлечение было полезно для Рокамболя. Общий разговор позволил ему совершенно оправиться от волнения и помешал Фабьену заметить его бледность и замешательство. За столом собрались все обычные посетители гостиницы в праздничный день: богатые фермеры, несколько мелких дворян, получающих около тысячи экю доходу, заводчики и торговцы, путешествующий купеческий приказчик — остряк, который рассказывал, что обедал на прошедшей неделе у министра в обществе трех посланников. Все эти люди разговаривали о казни, совершенной поутру, и мучение Рокамболя возобновилось.
Вдруг кто-то из посетителей — к счастью, в то время уже подали десерт — сказал:
— Господа! Я видел, как арестовали знаменитого Коньяра.
— Коньяра?.. Что это за человек? — спросили несколько голосов.
— Это был убежавший арестант, выдававший себя в начале Реставрации за графа Сент-Элена, которого он убил.
Рокамболь помертвел и, опасаясь выдать себя в случае вторичного обморока, поспешно встал.
— Поедем! — сказал он Фабьену и прибавил тихим и дрожащим голосом: — Эти люди наводят скуку, как осенний дождь.
Виконт д'Асмолль, который действительно не мог предположить, чтобы было что-нибудь общее между каторжником Коньяром и тем, кого считал своим зятем, не обратил никакого внимания на разговор, происходивший за столом, он не заметил равным образом и нового волнения мнимого маркиза де Шамери, он взял его за руку и повел во двор гостиницы.
Карета была готова.
— В дорогу! — сказал виконт д'Асмолль. Почтовая карета поехала быстро и очутилась вне города перед заходом солнца.
Через два часа после этого путешественники приехали в Оранжери. Замок Оранжери, в котором настоящий маркиз де Шамери провел свое детство, не был знаком Рокамболю. За несколько дней до того, как маркиза де Шамери умерла, в ту минуту, как ее мнимый сын вошел к ней и прогнал Росиньоля, в окрестностях замка появился нищий. Он обошел парк и при приближении ночи стал просить позволения переночевать у работника фермы, который и разделил с ним постель. Этот нищий был Рокамболь.
Луна освещала деревья, и когда карета поехала вдоль парка, ложный маркиз указал рукой на них.
— А! — сказал он. — Теперь я узнаю места, и мои детские воспоминания приходят ко мне толпой. Вот Оранжери!.. Только бы не было срублено мое старое каштановое дерево, под которое я ходил читать Беркена и Флориана.
Рокамболь был великолепен, говоря о Беркене и Флориане.
В ту минуту, как карета въезжала в аллею, ложный маркиз прибавил:
— А мой старый Антон?.. Ох, с каким удовольствием я обниму его!
— Дорогой Альберт! — проговорил Фабьен.
При появлении фонарей почтовой кареты весь замок пришел в движение.
— Это барин, — говорили слуги, спеша навстречу. Когда карета подъехала к крыльцу, ее окружили старые слуги замка Оранжери, которым казалось, что им мало двух глаз для того, чтобы увидать, как будет выходить из кареты тот, кого они принимали за своего молодого барина.
— Здравствуй, Марион!.. Здравствуй, Жозеф. Ах, вот и ты моя бедняжка Катерина, — говорил Рокамболь, позволяя целовать свои руки.
— Царь небесный!.. Он узнал нас… как он высок ростом, наш барин! — воскликнула простодушно Катерина, восьмидесятилетняя кухарка.
— Конечно, я узнал вас, мои друзья. Но где же Антон, мой старый Антон?
— Антон в городе.
— В городе Г.? Но мы сами приехали из Г. и не встретили его.
— Он отправился сегодня утром.
— Зачем он отправился в Г.? — спросил виконт д'Асмолль.
— С жалобой к полицейскому комиссару.
— С жалобой?
— У нас случилась кража сегодня ночью.
— Кража?.. А кто украл?
Слуга, называвшийся Жозефом, тот самый, который поутру думал, что молодой человек, ночевавший в замке, — женщина, взялся отвечать.
— Это довольно забавная история, — сказал он. — Вчера вечером опрокинулась в ров, у парка, почтовая карета и в ней переломилась ось. В карете были три путешественника: молодой человек да еще один очень смуглый господин, походивший на негра, и слуга. Молодой человек сказал, что коротко знаком с вами.
— Как его зовут?
— Гм, про это знает Антон.
— И этот молодой человек украл?
— Да, сударь.
— А что он украл?
— Ваш портрет, маркиз, — тот портрет, который висел в зале и который изображал вас в детстве.
Фабьен и Рокамболь не могли удержаться от крика удивления.
Жозеф продолжал:
— Доказательством того, что этот господин знал вас, маркиз, служит то, что он возвестил нам ваш приезд…
— Мой приезд?
— Да, маркиз. Он сказал Антону, что вы приедете через сутки.
— Ну так не можешь ли ты, мой милый, — сказал Фабьен, — припомнить, кому ты говорил о твоем отъезде?
— Не знаю… не помню.
— Этот господин, продолжал Жозеф— говорил, что видел вас, маркиз, накануне в обществе.
Фабьен засмеялся.
— У тебя славное знакомство, — сказал он Рокамболю. — Друзья, которые приезжают воровать у тебя, и как еще воровать!..
— Конечно, эта кража очень странна, — прошептал Рокамболь, задумавшись.
Они вошли в залу, и Жозеф показал им пустую рамку. Рокамболь подошел к ней, внимательно осмотрел ее и почувствовал нервную дрожь.
— Холст не вынули, — сказал он сам себе, — а вырезали, да притом… и инструмент, которым резали, был, надо полагать, дивно остр. Тот, кто сделал кражу, искусен.
Он быстро повернулся к слуге.