— Ригель, — громко перебил ее он, отвернувшись от жены. — Думаю, мы договорились.
— Несомненно, — томно протянула Забини, следя, чтобы голос не подвел ее. Свою роль нужно было отыгрывать безупречно.
— Тогда я занесу деньги позже, — глаза в глаза, и весь мир подождет. — Чтобы закрепить наш…договор.
— Эй! — неистово прокричала Селена, но он даже не повернулся. Все его внимание занимала одна только Ригель, и не сказать, что это не льстило.
— До скорой встречи, Самайн, — прошептала она, усмехнувшись, а потом резко пошла по направлению к двери, ощущая яростный взгляд Селены, которая, казалось, еще чуть-чуть и просто завопила бы. — Пока, — непринужденно бросила ей Забини, прибавив шага, не слушая, как та яростно что-то заверещала, призывая ее остановиться. Ригель было плевать, все, что представляло ценность — был ее брат, и нужно было скорее попасть домой и разделить с ним радость.
Волнение переполняло ее душу. Какая-то забытая легкость наполнила тело, и ей было абсолютно плевать, что она собственноручно подписалась на зависимость от Самайна. Право, это было даже прекрасно — он любил ее так преданно и долго, пора уже дать собачке долгожданную косточку. У нее впереди одни только победы, Забини верила в это, улыбаясь счастливо, так искренне, как никогда в жизни.
Трансрессировав домой, Ригель вбежала в комнату брата, но его здесь не было. Нахмурившись, она позвала Маркуса, но ответом ей служила громкая, разрывающая нервы тишина. Забини прошлась по всему дому, заглядывая в каждый уголок, но нигде так и не смогла обнаружить его, и постепенно страх стал наполнять ее, грозясь выйти из берегов.
«Куда он, черт возьми, пошел», — в отчаянье думала Ригель, выйдя наконец на улицу. Парк у их дома был неухоженный, заброшенный, и какое-то гнетущее ощущение ложилось на ее сердце, стоило только посмотреть на эти дикие деревья, и позараставшие дорожки. В детстве это место притягивало своей мрачностью, они играли, резвясь в этих зарослях, прячась от надоедавших гувернанток, которые не очень и пытались искать их.
Какое веселое и беззаботное было у них детство, и насколько одиноким оно казалось теперь. Предоставленные только друг другу, они росли, как дикие звери, не знавшие родительской ласки. Призрак матери возвышался над ними, выходя из говорящего портрета, а живой отец был мертвее всех — он застыл во времени и лишь отчаянно пытался найти хоть какую-то работу. Все это пронеслось перед ее глазами, когда Ригель шла по таким знакомым сердцу тропинкам, меланхолично улыбаясь.
Она шла вперед, лениво посматривая по сторонам, когда увидела его. Маркус лежал на земле, почему-то лицом к траве, и не двигался.
«Какая глупая игра», — насмешливо пронеслось у нее в голове. Право, зачем он вообще разлегся посередине парка на холодной, мокрой траве?
— Маркус, — пролепетала беззаботно, но он молчал. С его губ не сорвалось ни слова.
Что-то внутри вздрогнуло. Ей хватило секунды, чтобы осознать, что это была никакая не игра, а что-то серьезное, и примерно столько же, дабы добраться до него и перевернуть к себе лицом. Ригель закричала, задрожав всем телом и резко отпрыгнула, продолжая с ужасом таращиться на брата.
Его лицо было синим, неественно, болезненно синим, и он смотрел такими пугающими большими глазами, что ее все начало колотить.
— Маркус! Маркус! — закричала она сильнее, опять подбежав к нему и начав трясти его за плечи. Он не говорил ничего и не подавал никакого признака жизни, и чем дольше она дергала его бездыханное тело, тем сильнее внутри у нее все разрывалось на части. — Ну же, очнись!
Слезы градом катились из глаз, закрывая ей обзор. Ригель с отчаяньем стирала их и продолжала звать брата, а потом с криком упала на его грудь, надрываясь от рыданий.
Маркус был мертв, она это знала, ощущала, видела, но не хотела принимать. Ей не верилось, как же так, только не сейчас, когда у нее вышло найти выход…как мог он покинуть ее?
Внутри был пожар. Он, обугливая ее легкие, грозился полностью уничтожить Ригель, а потом из него пламенем вырвалась такой мощи ненависть, что от нее распирало грудь. Это чувство застилало все: боль, потерю, отчаяние — она дышала этой эмоцией, срасталась с ней вместе.
У нее перед глазами предстало все: унижение, тетя, которая отказала ей в помощи, Самайн, который так жаждал ей обладать и который обещал дать новую жизнь.
И этот дождь, который будто бы оставлял синяки на ее теле — Ригель помнила это все и с каждым мгновением заставляла себя вспоминать упорнее.
И в душе ее родилась ярость, стирающая грани, а вместе с ней Ригель начинала видеть перед своими глазами Клариссу Сэлинджер. Если бы она помогла ей тогда, этого бы не было; если бы просто одолжила эти чертовы деньги, которые, по сути, украла у матери, то ей бы удалось спасти Маркуса. Он не лежал бы сейчас на мокрой траве с этими страшными глазами и синим лицом.
Ригель плакала, обнимая брата, цепляясь за его рубашку, зарываясь в нее носом. Все непролитые слезы, что в ней были, омывали ее щеки, а потом просто перестали. Механизм надорвался, обвалился с гулом в бесконечность, оставив пустоту. Ей было смешно: хохоча, она сильнее сжимала ткань в своих руках, морщась от боли.
После всего пережитого у нее в голове осталось только одно слово, оно заполняло ее сердце, отравляя кровь, и было это мщенье.
М-щ-е-н-и-е.
Она мечтала заставить Клариссу захлебнуться в боли, что сама испытывала. Лежа на груди мертвого брата, Ригель смеялась, представляя, как уничтожит ее, как втопчет в грязь. А потом Забини встанет, расправит плечи и заставит всех заткнуться. Они будут смотреть на нее с обожанием или ненавистью, испытывать противоречивые чувства, но никогда больше никто не посмеет задеть ее гордость.
Нет.
Ригель уничтожит каждого — безжалостно и беспощадно. Она отомстить за брата и воскреснет, как птица Феникс, откинув все свои чувства. Для нее больше ничего не существует, кроме мщения и выгоды, и Ригель будет жить только этими ценностями.
Захлебываясь от смеха, Ригель сжала кулаки, прикрыв глаза, со свистом вдохнув ртом воздух.
Да. После падения дорога будет одна, и ведет она только вверх, куда она непременно заберется и откуда ее больше не сбросит никто.
========== 11. Последняя игра ==========
Осторожнее, когда заключаешь сделку с дьяволом.
Он всегда приходит забрать своё.
***
Было шумно: музыка сливалась с разговорами людей, из-за чего Альбус чувствовал себя так, будто он переставал слышать и понимать, что происходит вокруг. Он смотрел на этих людей с лицемерными улыбками и сам не отличался от них, внимательно выискивая глазами, с кем ему стоило поговорить, а кто не достоин даже его минуты. Поттер уверенно делал карьеру в Министерской среде, выдвигая правильные, истинно отцовские лозунги, на которые покупались многие, а потом налаживал отношения со своими оппонентами, полностью погружаясь в эту лживую среду.
Альбус был счастлив. По крайней мере, он впервые не ощущал непонимания внутри себя и вообще перестал находиться только в своих мыслях — пред ним вдруг открылся мир больших возможностей, где выигрывают только отпетые мрази со стальными нервами, и он был таким. Ничто не могло побороть его жажду власти и стремления добиться высот.
— Милый, — Альбус дернулся, но тут же нацепил на свое лицо милейшую улыбку и загадочный, полный опасности и тайн взгляд. Женщины были так падки на его ауру, что он не мог этим не пользоваться. — Твоя сестра такая красавица!
Целиссия Гарвард улыбалась искренне, повиснув на его руке, а Альбус безразлично слушал ее восхищенные реплики, не желая даже вникать в нелогичный поток своей невесты. Все, что ему нужно было от нее — влияние ее отца и приданое, а сама Цили пролетала мимо всех его интересов, ему было глубоко все равно на нее. С какой-то стороны, Альбусу даже было жаль это наивное, капризное создание: она была так влюблена в него, смотрела такими горящими глазами и полностью подчинялась его воле. Дура. Таких он ненавидел больше всего, но ради мисс Гарвард делал исключение и прятал это чувство подальше.