В произведении 1969 года «Осада города» колокола у Фомичева «звучат» в более тревожной тональности. Это набатный звон, призывно зовущий о помощи. Стремительно подступают к городу татары. Тем временем за крепостными стенами идет хмельное застолье. Цветовое решение композиции по-своему интересно. Оно выдержано в темной цветовой гамме с тревожными силуэтами татарского войска. Незатейливый цветной орнамент удачно увязывает живопись с черным фоном шкатулки.
Лев Александрович много ездит, постоянно обновляя свои впечатления. Как-то летом 1974 года он пригласил меня в поездку по Золотому кольцу. Фомичевы собрались тогда всей семьей — жена Раиса Александровна и дочка Оля. Место в машине оказалось, и мы с женой с благодарностью приняли приглашение.
Приехав в Переславль-Залесский, остановились на берегу Плещеева озера. Именно сюда манило Л. Фомичева, в места, связанные с историей Петра Первого. И мы увидели озеро в солнечный ликующий день сверкающим, искрящимся. Долго молча ходили по берегу, не раз присаживались, завороженные великолепной панорамой. Лев Александрович признался, что Плещеево озеро давно манило его к себе в связи с новым замыслом. Я не пытался дотошно выспрашивать о нем, зная, как не любят этого художники. Но мое воображение рисовало работных людей, опускавших па взвихренные волны озера готовые к плаванию суда потешной флотилии. Надуваются ветром натянутые паруса и подобно белым лебедям то припадают в медленном крене над пучиной волны, то величаво поднимаются ввысь. Эти ли события волновали художника или другие, но мысленным взором я прикидывал, как это может получиться у Льва Фомичева.
Потом собирали в пойме цветы и дарили их маленькой Оле, поднимались по дороге все вверх и вверх, временами переходя на затейливые тропинки, озирались окрест, пораженные величием и красотой переславской земли. Поднявшись к Горицкому монастырю, мы незаметно оказались у входа в музей. То, что мы увидели в музее, было выше и значительнее простого удивления. Надо было видеть, с какой жадностью и неотрывным вниманием Лев Александрович рассматривал редкое по своей красоте и значительности собрание икон. Но время торопило. Впереди нас ждали новые встречи, новые радости. Перед нами лежала дорога на Ростов Великий. Надо успеть. Солнце клонилось к закату, близилась ночь. Видимо, каждый, потрясенный увиденным, сознавал, как жалки и малозначительны могут быть слова пред свершениями народа.
Вдруг, плавный изгиб дороги и... что это? Ростов.
Новый ошеломляющий наплыв впечатлений. Заходящее солнце накинуло светоносное очарование на узорочье куполов, башен, и они засверкали, заискрились, четко выделяя планы простых и ясных плоскостей храмов.
Мы забыли, что нам нужна гостиница. Спешно пошли. Переполнена, мест нет. Размещайтесь в палаточном городке... И... новое чудо! — Озеро Неро, а над ним в лучах угасающего солнца раскинулась великолепная панорама.
Мы долго сидели на берегу озера, солнце угасало в палевом разливе статичных облаков. Мы слушали тишину: спокойно и величаво плавилось в теплом мареве озеро Неро. Поднявшись, мы тихо пошли к своему временному обиталищу.
Летняя ночь коротка, она быстро привела за собой утро. Оно оказалось невзрачным, пасмурным. Накрапывал ленивый теплый дождичек.
— Вот если разненастится? — закрадывалась тревога. Но дождь кончился быстро, взошло солнце, и все засияло, обещая нам новые впечатления.
На площади Кремля уже было многолюдно, до открытия музея оставалось несколько минут. Людской поток засуетился, хлынув в открытые двери, и взорвавшаяся стихия понесла нас по лестницам, переходам, из одного помещения в другое. Наконец, вышли наружу, еще раз прошлись по территории Кремля к звоннице Успенского собора. Лев Александрович сразу оживился и как-то заволновался, видимо, что-то сверяя, часто смотрел на часы и как бы сам себе говорил: «Время выходит, а что-то медлят». И через какое-то мгновение полились удивительные мелодии Ростовских звонов...
«Вот теперь можно ехать дальше!» — возбужденно сказал Лева. Чувствовалось, что он доволен. Доволен увиденным и удовлетворен свершенным: его «Ростовские звоны» живут в единстве правды и поэтического вымысла.
Во второй половине дня мы приехали в Ярославль. Нас поразила ликующая праздничность города. Но главной целью было увидеть подлинную живопись Ярославской школы XVII века. И — вот она! Фомичев с захватывающим вниманием смотрит иконы и стенную живопись церквей Ильинской и Иоанна Предтечи. И радуется, радуется какому-то новому открытию. А спустя некоторое время, сформулирует ясную мысль: «Надо научиться писать так, чтобы преодолеть отставание, чтобы рука свободно делала то, что хочет ум и сердце. Этим я и думаю заняться».
И одержимый новой идеей, он оттачивает свое мастерство, стремится к свободе выражения. Порой кажется, что он уже достиг этого и в чем-то задерживается в своем дальнейшем росте. Стабилизировалось, устоялось цветовое решение, определилась и композиции. Может, это и есть та высота, к которой шел художник? А, может, это просто перепутье, проселок, с которого перейдет он на широкий путь к достижению своей заветной цели.
Художник Л. А. Фомичев находится в расцвете сил. Заслуженный художник РСФСР, лауреат Государственной премии РСФСР им. И. Е. Репина, он думает не только о своем личном творчестве, но и озабочен повседневными делами всего творческого коллектива. Тревожится за судьбу мстерского художественного промысла, беспокоится, как бы в массовом потоке не разменять творческие достижения на ремесленные поделки и не обезличить тем самым искусство Мстеры. Цельный и последовательный в своем мировоззрении, Фомичев убежденно высказывается в пользу традиций: «Несмотря на древнее происхождение нашей традиции, искусство наше — самое молодое из всех искусств, и к нему как к молодому деревцу нужно любовно и бережно относиться». Он зовет беречь традиционное наследие потому, что из него можно черпать полной мерой и в полную силу возможностей.
На привольном берегу реки Мстерки стоит белая, как лебедь машина, готовая в новый путь, к новой крылатой мечте. Личного счастья тебе, художник, и больших свершений.
Разными путями приходят в искусство. Необычно складывалась творческая судьба Николая Ивановича Шишакова. Коренной житель Мстеры, здесь он провел основные годы учебы, здесь стал художником.
Ему было всего «восемнадцать мальчишеских лет», когда он в 1942 году ушел на фронт Великой Отечественной войны...
Мы помним, как трудно было им, наскоро обученным, вступать в отчаянную схватку с врагом. Он видел своими глазами метельный ураган танковых атак. Он знает, как в лютую морозную стужу, сохраняя присутствие духа, нужно быть готовым в любой момент к пехотной атаке. В одном из боев он был тяжело ранен, долго лежал в госпитале. В 1945 году вернулся во Мстеру. Нужно было продолжать учебу. Трудно, на костылях ходил на занятия.
Живописи Н. Шишаков учился у известного художника К. И. Мазина, миниатюрную живопись преподавал ему И. А. Фомичев. Мстерскую профтехшколу Н. Шишаков окончил с отличием. Незаурядные способности дали ему возможность поступить на четвертый курс Ивановского художественного училища. Он и училище закончил с отличием, успешно защитив дипломную работу «Мы пойдем другим путем». Это была серьезная тематическая заявка. Работа выпускника была репродуцирована в газете «Призыв».
После окончания училища Н. Шишаков оказался на распутье двух дорог: или совершенствоваться дальше в области станковой живописи, или основательно заняться миниатюрой. Выбор был сделан — он едет во Мстеру! С 1951 по 1954 год преподает рисунок и композицию в художественной школе, основательно изучает теорию и практику декоративного искусства, вынашивает замыслы будущих произведений, работает над рисунком и эскизами композиций.
Наше близкое знакомство с Н. И. Шишаковым возникло в 1950-е годы, в совместной работе в художественной школе. Это были трудные годы для мстерского промысла. Часто заносило мастеров на ложный путь. В погоне за темой и мнимой достоверностью молодые мастера теряли связь с традиционной основой искусства. Лучшие достижения в искусстве Мстеры 1930-х годов нередко ставились под сомнение. Неверно понятый метод социалистического реализма сводили к картинке, выхолащивалось условно-декоративное начало в угоду натуралистическому.