— До реки и вспять, — предложил он. — А каков заклад?
— Ишь ты! С князем спорить вздумал?
— Ты мне вскачь ехать предложил — тебе и ответ держать, — спокойно ответил Василий. — Готов я поставить имение, что осталось мне от батюшки. А ты?
Мономаху нравились дерзкие речи новгородца. Было что-то в молодом удальце такого, к чему лежало сердце. И как же не походил он на тех спесивых бояр, что летом приводил князь ко кресту!
— Дам я тебе лучшего коня из моих табунов и гривну золота.
— Шалишь, князь! — сверкнул зубами Василий. — За отцово достояние — гривной золота расплатишься? Лучше повели-ка ты, чтоб на меня, Василия Микулича, было отписано имение Ставра Гордятича, новгородского сотского. Терем его с нашим стоит на одной улице, а на лугах его заливных моим коням раздолье будет.
Мономах думал недолго. Коль отдаст он этому парню имение мятежного боярина, ещё один свой человек будет в вольном Новгороде.
— Добро, Василий Микулич. Обскачешь меня — отдам тебе Ставрово имение. Кто первым в шапке воды принесёт — того и верх будет, — кивнул Владимир, подобравшись в седле.
— Ну, светлый князь, — улыбнулся из-под мехового околыша Василий. — Только гляди! Я те не спущу!
Мономах готов был торжествовать — того, что не смогли добиться его дружинники силой, он сейчас сотворит хитростью. Но Василий мигом обернулся в седле, рывком сдёрнул шапку с головы Валдиса-коновода и, гикнув, послал коня вскачь.
Охота остановилась. Мономаховы бояре, сокольничьи и дружинники смешались с новгородскими отроками — все смотрели, как два коня, серый и гнедой, мчатся по луговине.
Сперва Мономах вырвался вперёд — ему не было нужды тянуться за чужой шапкой. Но постепенно гнедой жеребец стал нагонять. Выбрасывая ноги, он шёл намётом. Мономах по-половецки сжался в седле, но Василий был легче, и вскоре его гнедой поравнялся с княжеским конём.
Фома Ратиборыч даже схватился за сердце, когда всадники вдвоём вломились в заросли ивняка. Несколько отроков, отъехавших ближе к реке, закричали — из зарослей первым вырвался гнедой. Всадник прижался лицом к его гриве, оберегаясь от веток, и направил коня круто к реке.
Спуск здесь был не так полог, и осторожный Мономах промедлил, ища удобный путь. Но в это время Василий, ловко перегнувшись с седла, черпанул шапкой своего коновода днепровской воды, выпрямился, изогнувшись всем телом, и поворотил коня вспять.
Честь не позволила Мономаху тотчас повернуть коня. Он всё-таки доехал до воды, наклонился с седла, стаскивая шапку и черпая ею воды. Выпрямляясь, почувствовал, как заломило спину. Как-никак, не мальчик! На седьмой десяток пошли года!
Когда он выбрался из-под берега на равнину, Василий уже скакал к охоте. Ехал не спеша, явно поджидая князя.
— Обскакал ты меня, Василий Микулич, — молвил Мономах, когда собрались вместе. — Забирай имение Ставрово с теремом и всеми сёлами. А сейчас — едем в Вышгород!
2
Князь остановился в Вышгородском тереме, где любил живать ещё его отец. Тут ждала молодая жена Анастасия — не любила новая княгиня, как в свои годы Гита, скакать подле мужа, сопровождая его на ловы и в боевых походах. Но хозяйкой была отменной. К тому времени, как охота въехала в ворота княжьего подворья, в сенях уже накрывали столы для пира, а холопы растапливали бани.
Владимир Мономах по-молодому широким шагом поднялся на крыльцо, где ждала жена, обнял, поцеловал в лоб. Он жалел её за то, что не мог полюбить, и за то, что в нелюбимом супружестве судьба отказала ей даже в детях.
— Здравствуй, Настенька. Принимай гостей! Вон каков витязь возрос в Нове-Городе. Василий сын Микулич, боярский сын.
Анастасия взглянула на поднимающегося по ступеням Василия, встретила его прямой взгляд — и обернулась на мужа.
— Дозволь, княже, словом перемолвиться.
Мономах не отказал жене и вместе с нею проследовал в палаты.
— Кого это ты боярским сыном величал, Владимир Всеволодич? — спросила Анастасия, когда они остались одни. — Не боярский сын это, а женщина!
— Да с чего ты взяла-то? — поразился Мономах.
— Руки его тонкие и нежные, стан прям и тонок, а идёт ровно, словно уточка плывёт. Да и ликом больно свеж. Испытай его — увидишь!
— Уж испытывал. Он на коне сидит, словно век с него не слезал, супротив двоих моих ратников выстоял, самого Алёшку-ростовца в рукопашной одолел!
— Эка невидаль! Сам сказывал — у половчанок и жёнки в бой идут. А уж про новгородских-то баб путного вовек не говорено — у них там жёнке с жёнкой поле присуждают! (Поле — по «Русской Правде», судебный поединок для выявления виновного. — Прим. авт.)