Не всякий строй выдержит натиск половецкой конницы. Не было у рязанцев опыта, дрогнули они, прогибаясь под ударами конных сотен хана Кунуя. Заметив, что его полки подались, Олег, находившийся в первых рядах и всё пытавшийся отыскать Мстислава, обернулся и не поверил своим глазам. Точно такой же стяг видел он последний раз прошлым летом, когда пришли князья под стены Стародуба, изгонять его из города.
— Мономах!
Бывает, что ненависть и страх сливаются воедино, и стоит тогда человек перед врагом своим, как громом поражённый — ни рукой шевельнуть, ни слова вымолвить, хотя внутри всё кипит от гнева и возмущения. Так и Олег. Замер в седле, опустив руку с мечом. Мономах! Обходит его сбоку, ещё немного — и отрежет путь к спасению, окружив со всех сторон. Мономах! Он-то откуда тут взялся? Неужели сам пришёл, чтобы раз и навсегда покончить с непокорными Святославичами?
Это было поражение. Лезли очертя голову новгородцы, по-медвежьи давя рязанцев. Смешались муровляне под натиском переяславльцев. Отчаянно рубились половцы. А тут ещё выдвинулись со стороны речки свежие полки, и поднялся над ними золотой на алом олень Ростова Великого, города, который первым взял Олег и который первым от него откачнулся...
— Ярослав! — срывая голос, закричал Олег, зовя брата, и рванулся туда, где трепетал стяг Мурома.
До стяга почти добрались переяславльцы, уже рубились с охранявшими его отроками. Сам Ярослав бился с ними наравне и в горячке боя не сразу услышал, что кричит ему перекошенным ртом брат Олег.
— Мономах! Мономах здесь! Уходим, брат!
— Что? — опомнился наконец Ярослав.
— Здесь Мономах! Это конец! Уходим!
Схватив узду братова коня, Олег потащил его из гущи боя. Иные из рязанцев и муромлян, кто заметил бегство князей, поспешили за ними. Другие, оказавшиеся отрезанными от своих, уже сдавались.
Вскоре после полудня всё было кончено. Но ни Олега, ни Ярослава среди убитых и полонённых не было. Один из попавших в плен дружинников поведал, что князья успели бежать, и Мстислав принял решение — идти в погоню.
8
Оставленный в Муроме Ярослав уже несколько дней пребывал в тревоге. Олег запер его в городе, велев держать оборону, а сам умчался в Рязань, набирать новые дружины. Он оставил младшего брата одного, а к городу вот-вот подойдёт Мстислав Мономашич! Устоит ли Муром? Сможет ли он, Ярослав, удерживать город до подхода Олега? И вернётся ли тот?
Такие сомнения терзали Ярослава, но внешне он оставался спокоен и готовился к обороне.
Мстислав уже подошёл к Мурому, он видел с берега Оки его стены, когда дозорные донесли о гонцах из города.
Трое бояр и священник с небольшой охраной смело подъехали к новгородскому князю. Старший посольства, степенный муж в дорогой шубе на лисьем меху, спешился первым и поклонился, прижимая широкую ладонь к груди. От него исходило ощущение уверенности и силы, напомнившие Мстиславу слышанные когда-то были про муромского богатыря Илью.
— Здрав будь, княже, — прогудел бас. — Прими поклон от города Мурома.
— И вам здравствовать, мужи муромлянские, — кивнул в ответ Мстислав. — С чем пожаловали?
— Принесли мы, княже, поклон тебе от города Мурома и слово от вятших людей его, дабы не ходил ты войной на наши города и сёла, не лил кровь русских людей понапрасну, не плодил вдов и сирот.
— Мы люди русские, единого языка и единой земли дети, — добавил священник. — Нелепие творится, когда кровь христианская, аки вода, по земле течёт. Сатана, на то глядючи, ликует. Не бери греха на душу, княже, отступись.
— Не я первым войну начал, — покачал головой Мстислав. — Олег, князь Тьмутараканский, да брат его, князь Ярослав Муромский, её развязали. Вышли они супротив брата моего Изяслава, что по молодости и горячности волости чужие заял — брату моему за то Божий суд свершился. Я бы то простил — в бою всякое бывает. Но Олег не хотел миром дела завершить и пошёл сам чужие волости воевать — людей в полон гнать, а города жечь. За то его надо покарать.
— Как вы, князья, сами промеж собой решите, так тому и быть, — ответил боярин. — А токмо просим от всего Мурома — мы мира хотим, а война нам не надобна.