— Да, — вздохнул Мономах, — вот и внучки мои по свету разлетаются... Великую державу строим! Император греческий признал нас за равных! Подарит тебе Евфросинья внуков — и вернётся кровь Мономашичей на престол Константинополя.
Мстислав кивал. Он ведал, что отец всё ещё мечтает расширить рубежи Руси — на востоке до самого Итиля, превратив половцев в своих верных слуг, как торков[20] и берендеев[21], на севере — до Белого моря, а на западе до Болгарии. Одно было худо — Мономах последние дни тоже начал прихварывать. Вот и на проводах внучки всё чаще отходил в сторону, предоставляя старшему сыну честь говорить и действовать как великому князю.
— Ты, Мстислав, мой наследник, — говорил Владимир Мономах. — Тебе оставлю я Русь, когда придёт мой черёд на сани ложиться. Не Давиду Святославичу, не Ярославу Муромскому, брату его, не Ольговичам и не Ярославцу, тем более. Русь — наша, Мономашичей. Вам её и держать. Вам — детям вашим и внукам.
Мстислав всё кивал. Он знал, на чьих детей намекает отец. Ярополк был бездетен, у Вячеслава родился единственный сын Михалка. Кроме Мстислава дети были только у младших Мономашичей — Юрия и Андрея. Их жёны-половчанки уже подарили Юрию — троих сыновей, а Андрею — пока одного, но те были ещё младенцами, и никто не ведал, как сложится их судьба. Мстислав имел пятерых сыновей, из которых трое были уже на возрасте.
— Всеволода женить пора, — вспомнил старшего Мстислав. — Весть пришла — он по весне сам на емь ходил. Два городца взял и погосты, да дань на покорённых возложил. Раздвигает пределы Руси.
— Рано Всеволоду свадьбу играть, — возразил Мономах.
— Ой ли! Я моложе его был, когда у меня уже сын родился!
— Ты и сейчас не стар!
— Нет, отец. — Мстислав резко отвернулся. — Нет. Прости. Не могу.
— Год уже прошёл. Ты князь. Пора скрепиться.
— О чём ты говоришь, отец! Забыть Христину? Как ты — мать?
— Мстислав! — Мономах пристукнул кулаком по столу. — Опомнись! Гиту! Забыть! Никогда!.. Но я князь, — жёстким голосом продолжил он. — Ия должен жить. Отец мой тоже мать мою любил, а когда она умерла, на половчанке женился потому, что так было надо. Я Анастасию взял потому, что негоже князю одному быть. И ты должен вторую жену взять. У вас, Всеволодовых внуков, много врагов. Ярославец зубы из Польши точит, Всеволод Ольгович в Новгород-Северском, Давидовы сыновья в Чернигове, Ярослав Святославич в Муроме. А Червонная Русь, братья Ростиславичи с сынами своими. Все только и ждут, чтоб ослабли мы... И меньшие твои братья — Андрей с Юрием. Юрий далеко, у него большой край, туда половцы не забредут. Там своя Русь поднимается — Залесье. В свои годы я там города рубил, людей селил, мордву и вятичей укрощал. Чтоб тот край в узде держать, тоже сила нужна. Юрию только на себя потянуть — и сызнова раздерётся Русь. И он потянет — когда не станет меня. Ты должен меня сменить и железной рукой держать вместе братьев, а прочих князей — в повиновении. Пусть привыкнут и поймут, что Киев — сила и власть, что Киев — стольный град Руси. Но будет так, только ежели ты сам будешь силён, Мстислав, если переборешь свою боль... Невесту Всеволоду мы сыщем. — Мономах тяжело встал с лавки, опираясь рукой о столешницу. — А и тебе негоже бобылём ходить. Это моё отцовское слово. Понял ли?
— Понял, батюшка, — кивнул Мстислав.
Но легко сказать — трудно сделать. Со временем образ Христины потускнел, боль притупилась, но она оживала всякий раз при взгляде на дочерей. Елена отца навещала редко — жила в малом городке неподалёку от Белгорода, растила сына Юрия. Евфросинья уплыла за море, оставалась Рогнеда. Ей шёл одиннадцатый год. Ещё немного, и придётся искать жениха. Так просила Христина...
Мыслью Мстислав часто улетал в те годы, когда они были молоды и счастливы, радовались рождению детей и любили друг друга. До самого последнего дня жили душа в душу, оберегая от жизненных бурь. Это было в Новгороде, ещё до того, как Владимир Мономах стал великим князем...
Новгород. Там прошло его детство и юность, там он впервые осознал себя князем, мужем и отцом. Там сейчас сидит его сын Всеволод. Там...
И в Новгород помчались, обгоняя друг друга, гонцы.
Четыре года миновало с той поры, когда приводил Владимир Мономах к кресту новгородских бояр. Не все вернулись на родину. Повезло только Ставру Гордятичу — он не просто воротился в Новгород, но и терем отстоял. И даже по-прежнему был одним из влиятельных людей в Новгороде — в зимнем походе на емь, затеянном молодым Всеволодом Мстиславичем, вёл городской полк. Вот только союзников у него нынче было мало.
20