— Я ведаю, — кивнул Ярославец. — В выкупе были священные сосуды из церквей. Твои родичи действительно отдали всё. Но король не верит.
Он помолчал, глядя на лицо пленника. Поверит или нет? Должен поверить — перед глазами пример брата. Перед глазами — которых он тоже может лишиться.
— Я могу помочь тебе, Володарь Ростиславич, — продолжил Ярославец. — Прежде мы были соседями и неплохо ладили. У меня есть дочь, у тебя два сына. Владимирко мне нравится, я бы породнился с тобой. Но прежде мне нужна помощь. Болеслав мой родственник, я уговорю его отпустить тебя — под крестное целование, помогать мне.
— Что ты хочешь?
— Вернуть Владимир-Волынский. Стефан Венгерский обещал мне полки, Болеслав может дать дружину, там уговорю и чехов. Если ты согласишься пойти со мной, король отпустит тебя.
Володарь опустил голову, глядя в земляной, грязный пол своей тюрьмы. На Волыни сидит Мономашич. Прежде там был молодой князь Роман, женатый на его дочери. Роман мёртв, дочь в монастыре оплакивает своё недолгое замужество. Пойти против Мономашича значит пойти против всей Руси. Но свобода и жизнь дороже.
Часть 3
В РУЦЕ ЕДИНОЙ
Глава 10
1
конце зимы умер Давид Святославич Черниговский.
Старый князь резко сдал в последнее время. До этого он казался много моложе и здоровее своего младшего брата Олега, и все пророчили ему долгую жизнь. Он и впрямь был крепок телом — словно в отместку за то, что не отличался крепостью духа. Четверо сыновей собрались над остывающим телом отца. Из монастыря пришёл Святоша Давидич — с недавних пор он оставил в миру жену и дочерей и полностью посвятил себя трудам духовным. Другие сыны были не женаты — Всеволод, Владимир и самый младший Изяслав. Имея перед глазами пример смирного отца и неистового стрыя, они сами выбрали для себя стезю, жили каждый в своём городце, кормились с его сел и были готовы в любой день послушаться старшего в роду. В те дни был в Чернигове и старший Ольгович, Всеволод. Став новгород-северским князем после смерти отца, Всеволод железной рукой подчинил себе братьев, раздав им крошечные городки по берегам Десны. Будучи летами намного младше, братья во всём слушались Всеволода.
Пока старый князь умирал, в тереме ходили на цыпочках, боялись вздохнуть и скрипнуть половицей. Из покоев Давида неслось бормотание — Святоша Давидич читал отцу псалмы, готовя к загробной жизни.
Всеволод Ольгович не находил себе места. Он прискакал один, с отцовым боярином Петром Ильичом.
— Что порешили, братья? — подсел он к своему тёзке Всеволоду, тоже старшему среди братьев. — Кто стол наследует? Святоша Давидич или...
— Отец уже всё решил. Стрый Ярослав Святославич в роду теперь старший — ему и честь.
— Ярослав Муромский? — ощетинился Всеволод. — Как же он будет в Чернигове сидеть? У него мордва и мурома есть! Мы сами тут управимся! Неча чужих звать!
— Ярослав Святославич нам не чужой, — возразил Давидич, — а стрый наш. По Русской Правде он в роду старейший и должен стать нам вместо отца.
— Ярослав Муромский слишком далёк от Чернигова, — гнул своё Ольгович. — Он наших бед не ведает, наши чаяния ему далеки. Сколь годов его не видать, не слыхать!
— Не твоя печаль. — Давидич поднялся, отходя от Ольговича. — Отец наш жив покамест, и ты тут воду не мути!
Новгород-северский князь остался один. Несколько минут спустя отворилась дверь, и в палату вступил Святоша Давидич. Он был в монашеском платье, шёл, низко наклонив голову.
— Батюшка... скончался...
Трое младших Давидичей сорвались с места, бросившись к телу отца. Святоша посмотрел им вслед. Только что он был там и возвращаться не хотел. К нему и подошёл Всеволод Ольгович.
— Кто в Чернигове сядет? — спросил он. — Всеволод или...
— Отец ещё раньше призвал брата своего Ярослава, — отчуждённо, ибо им овладевали заботы духовные, ответил Святоша. — Гонец был из Мурома — князь уже в пути. Вот-вот должен приехать!
Ольгович скрипнул зубами и вышел, хлопнув дверью.
На другой день, загоняя коней, примчался с малой дружиной, далеко обогнав бояр и свой обоз, Ярослав Святославич, поспев как раз к похоронам брата. Четверо осиротевших Давидичей встретили его, готовые повиноваться. Но Всеволода Ольговича не было в Чернигове.
Молодой новгород-северский князь от отца унаследовал деятельный, живой ум, жажду власти и признания собственных заслуг, а также честолюбие и непримиримость к врагам. От матери-гречанки ему досталась красота, изворотливость и неразборчивость в средствах. Родня мачехи-половчанки тоже много дала старшему сыну Олега Святославича. Он тяжело переживал раннюю смерть отца — с нею умерли надежды когда-нибудь стать черниговским князем. Проживи Олег ещё лет пять-десять, и всё могло бы быть по-другому. Если бы Олег пережил брата Давида, не Ярослав Муромский, неопытный в делах Киева и Черниговщины, — сын Олега стал бы новым князем. Уж он бы не упустил города. При нём Давидичи и пикнуть бы не посмели!