Мстислав оглянулся на своих воевод и бояр и улыбнулся, пряча улыбку в усах. Отец учил его, что лучшая война та, которая выиграна малой кровью иль вовсе без крови. И вот у него появилась надежда сравняться с отцом победами, выигранными не только силой дружин, но и умом и смёткой.
— Добро, мужи муромские, — сказал он. — Слово я ваше слышал и к сердцу его принял. Подите к князю своему и повестите, что ежели он мира захочет, то я согласен оставить ему Муром, только пущай он поклянётся войной не ходить, усобиц не начинать, да пущай выдаст ростовцев и суздальцев, что брат его Олег поковал в железа. То мои люди.
Муромцы обещались донести его слова до Ярослава.
На другой же день полки встали под стенами города, готовясь к осаде. На занесённых снегом заборолах Мурома тут и там мелькали шлемы дружинников, но чаще виднелись шапки простых ратников. Мстислав велел не начинать приступа — ждал вестей из города.
В Муроме Ярослав не находил себе места. При нём находилась только малая дружина да простые муромляне. Было несколько местных бояр, но на их дружинников надежда небольшая — много ли сделают два-три десятка против нескольких сотен?
И всё-таки в день, когда дозорные донесли ему о подходе Мстислава, он созвал своих бояр и приказал готовить город к обороне — первый приступ ожидался со дня на день.
Бояре помалкивали, глядя на князя из-под бровей. Не первый день знали они друг друга — два года просидел Ярослав в Муроме, и за всё время ни разу не мог усомниться в боярах. Крепки корнем вятичи, упрямы сверх меры, отважны и резвы на подъем, но сегодня, бросая в лица бояр слова об отваге, верности своему князю и призывы идти на бой, Ярослав чувствовал: слова налетают словно на стену и разбиваются в недовольном молчании.
— Что насупились? Чего молчите? — не выдержал он наконец, вскочив со стольца. — Аль измену задумали супротив князя своего?
Думцы переглянулись, словно выбирая, кому держать ответ.
— Ив мыслях у нас такого не было, княже, — наконец взял слово старший боярин Евпатий Романыч, вставая и прижимая к широкой груди крепкую ладонь. Был он муж сложения богатырского, Ярослав подле него казался отроком. — И тебе, и городу мы верны, как один. Да только выйди, у людей поспрошай — охота ли им ратиться? И так с мордвой что ни год воюем, а тут со всей Русью схлестнуться придётся. А мы тож русского языка люди.
— Так вы... меня... Мстиславу сдать хотите? — задохнулся Ярослав. — Гоните меня прочь?
— Княже, — Евпатий Романыч обернулся, и со всех сторон раздались согласные голоса, — ты Мурому люб, Мы тебя по правде принимали, потому как ты наш князь, природный Святославич, и любо нам, что у Мурома своя голова имеется. Да токмо не хотим мы лишних войн. На что они? Примирись ты со Мстиславом — авось всем будет хорошо!
— Примирись, — хмыкнул Ярослав горько, — да как же? Да восхощет ли он? Ведь пришёл — город приступом брать!
— Да ты, княже, только слово скажи, а уж мы расстараемся!.. Уж мы до Мстислава дойдём! — послышались голоса. Всех перекрыл могутный бас Евпатия Романыча.
— Не с войной князь Мстислав пришёл. И мира, коль запросишь, даст.
— А ты, — Ярослав как споткнулся, — откуда ведаешь сие? Со Мстиславом заглазно сговорился?
Он готов был выпустить на боярина весь нерастраченный пыл досады, страха и усталости, но тот стоял не дрогнув, как столетний дуб под порывами ветра. Ярослав неожиданно для себя понял, что он и есть этот ветер, который только поколеблет корявые ветви, но не сломит гордое дерево. Конечно, боярина можно было оковать в железа, но сейчас, когда враг у ворот, это было бы гибелью. Тогда боярство точно отвернётся от него, а там и людство. А вот ежели...
Ярослав сам испугался мелькнувшей мысли. А что, если не лгал боярин? Что, если возможен мир? Мир — с Мономашичем? Мир — с остальной Русью?
— Не оговаривай меня напрасно, князь, — вымолвил Евпатий Романыч, — я не ради себя — ради всей земли Муромской со Мстиславом говорил. А коль ты слово скажешь — ради тебя ещё раз в его стан поеду.
Ярослав отвернулся на затянутое цветным стеклом окошко. За пеленой морозных узоров смутно виднелись постройки княжьего терема — клети, угол дружинной избы, домовая часовенка. Страшно было лишиться всего этого. Но решаться на что-то было надо.
— Добро, — кивнул он, поворачиваясь к боярину. — Езжай, Евпатий Романыч, ко Мстиславу. Сумеешь нас примирить — хорошо. А коли не сумеешь...