Старого князя прихватило в Смоленске, куда он ездил навестить сына Вячеслава и внука Михаила. По пути хотел заехать в Переяславль к Ярополку и помолиться над гробом Гиты, но хворь настигла в глухих лесах над Днепром уже на обратном пути. Торопясь поспеть до половодья, ибо двигались в основном по льду реки, Мономах велел гнать, не жалея сил, и простудился. В молодости бы даже не заметил этого — случалось ему в морозы скакать без шапки, в распахнутом полушубке, — но у старости свои законы. Князь расхворался. Он еле-еле дотащился до Стрежева, где был вынужден переждать.
Только через месяц старый князь добрался до Киева, но, чувствуя, что у него уже не хватит сил на то, чтобы посетить Переяславль, велел везти себя в Вышгород, в Выдубицкий монастырь. И уже оттуда послал весть сыновьям.
Мономашичи так привыкли знать отца сильным, крепким, что несказанно удивились. Все верили, что хворь и старость никогда не коснутся Мономаха. И прибывали в монастырь с недоумением. Думали, что всё обойдётся.
Старый боярин Фома Ратиборович, служивший Мономаху ещё в Переяславле, встречал князей на монастырском дворе. Братья прибывали порознь — слишком далеко разбросала судьба сыновей великого князя.
Первым примчался Мстислав с сыновьями Изяславом и Ростиславом. Он получил весть от боярина Фомы ещё из Стрежева. Вторым прибыл Ярополк — с боярином Ольбегом, братом Фомы. Троих остальных пришлось ждать. Хотя из Смоленска вниз по Днепру путь был близок, но наступала весна, лёд становился слабым, и Вячеслав шёл берегом, проваливаясь в ноздреватые, напоенные водой сугробы. Далеко, через леса и болота, лежал путь и младших Мономашичей — Андрея и Юрия. До засевшего в вятичских лесах Юрия гонец добирался так долго, что братья были уверены, что суздальский князь не поспеет застать отца в живых.
Весна наступала дружная. Звенели птичьи голоса, солнце грело ласково и неистово, с каждым днём всё ниже и темнее становились сугробы. Природе не было никакого дела до того, что совсем рядом умирал великий князь.
Приехавшие первыми Мстислав и Ярополк каждый день заходили в просторную чистую келью, где у окна лежал Мономах. Старый князь в первые дни ещё храбрился, ещё пытался по привычке вскакивать по утрам и идти проверять хозяйство, но монахи сами знали свои дела, понукать брата келаря не было нужды, а хворь подточила силы. Раз слёгши, Мономах больше и не встал.
Исхудавший, полысевший, седой как лунь, с неряшливо отрастающей бородой, с тусклыми, слезящимися глазами, он встречал по утрам сыновей, придирчиво щуря выцветшие глаза.
— Приехали? — требовательно спрашивал он. — Приехали аль нет?
— Нет покамест, батюшка, — отвечал Мстислав, и князь вздыхал, отворачиваясь к окну.
Мономах ждал младших сыновей. И обрадовался, как ребёнок, когда прискакал Вячеслав.
— Что за шум? — прервал он монашка, который читал князю Псалтирь. — Кто там на дворе?
Узнав, что это Вячеслав, потребовал его к себе.
Тот вошёл, как был, в дорожной справе, ещё пахнущий конским потом и грязью. Подошёл к постели, преклонил колена.
— Батюшка, как же так?
— Очам не веришь, сыне? — горько усмехнулся Мономах. — Никому не дано знать своего последнего часа.
— Мог ли я думать зимой...
— Господь милостив, сын. Дал мне на вас напоследок полюбоваться. А ты сына береги. В детях наша радость.
У Вячеслава был единственный сын — прочие умерли во младенчестве.
Младших сыновей пришлось ждать долго, особенно Юрия. Усланный отцом в юные года в Залесье, он рано стал самостоятельным, привык во всём полагаться на себя и давно не жил общими заботами. Андрей уже прибыл, а Юрия всё не было.
Начался месяц травень, когда однажды поутру невысокий плечистый всадник на низком косматом коньке ворвался в распахнутые ворота, распугивая монахов.
— Чего князь? Живой? — едва ступив на землю, воскликнул он. — Где он?
Следом за Юрием въехали остальные — дружина, два боярина — и два мальчика, один девяти, другой семи лет. Бледные, измотанные, они еле держались в сёдлах, и дядьки снесли их на руках.
Мономашичи вышли встречать брата. Тот холодно посмотрел на них, словно пересчитал.