— Матушка, бояре до тебя!
— Почто пришли — сказывали?
— Молвят, хотят видеть тебя и сына твоего!
Анна с тревогой взглянула на Ивора. Мальчик почти успокоился, только капризно хныкал. Зачем пришли новгородцы? Выросшая в Чернигове, где постоянно в городе был князь, Анна боялась и тосковала одна в большом тереме на Городище. Больше месяца назад уехал Всеволод, и лишь однажды прискакал гонец — мол, не печалься, всё хорошо.
Но делать нечего. Быстро поправив на голове убор, накинув на плечи поверх домашнего платья выходную душегрею и перекрестившись на образа, она взяла сына и отправилась в думную палату. Пока не родился Иворушка, Анна и сама бывала там, войдя, она оглянулась по сторонам — вдруг да придётся покидать эти стены?
В первых рядах бояр княгиня увидела Даньслава Борисыча, и это её немного успокоило. Он стоял между посадником Борисом и Ставром Гордятичем. Кроме них в посольстве были Завид Дмитрии и Мирослав Гюрятинич.
Увидев столько незнакомых людей, Иворушка захныкал и прижался к матери, из-за плеча блестя глазёнками. Анна крепче обняла сына, стараясь не выказать страха.
— Здравы будьте, мужи новгородские, — молвила с коротким поклоном. — С чем пожаловали?
— Со словом от Великого Новгорода мы, княгиня-матушка. — Вперёд выступил посадник. — Супруг твой Всеволод Мстиславич в Киев уехал, оставив нас без князя. Вот и решили мы сами себе князя промыслить, да такого, чтоб на наши вольности не замахивался и дал нам право самим суд судить да ряды рядить. Порешила дума сына твоего, Ивана Всеволодича, своим князем выбрать. С тем к тебе и пожаловали.
Анна была очень молода. Но успела узнать, что в одном городе двух князей быть не может. И коли один — князь, другой его соправитель или гость, коего кормят из милости. По словам новгородцев, выходило, что они отрекаются от Всеволода и зовут княжить его сына. Значит, коли воротится, сыну Мстислава Владимирича в Новгороде не будет места. Молодая княгиня разрывалась в выборе между мужем и сыном. Но потом выбрала — согласилась с боярами.
2
Мстислав Владимирич радостно обнял сына Всеволода, когда тот прибыл в Киев. Они не виделись со дня его свадьбы, да и это было накоротке — гуляли больше Чернигов и Новгород, чем Киев и Белгород. Мстислав даже не видел внука.
— Каков он?
— Растёт. Я уезжал, как первый шаг сделал.
— Береги его. Как меня отец сберёг, как я тебя. В нашем роду ни разу дети не умирали. А подрастёт, дам ему Новгород аль ещё куда переведу. А ты пока вместо меня будешь на севере. Там ятвяги, чудь да емь русским землям покоя не дают. Надо их крестить да русскими делать. Пущай до самого Вяряжского моря русская земля тянется. В корелу тоже — новгородцы ходят, так пусть и городцы там рубят, как на Белом море. Пройдут годы — весь Север будет нашим!
Венчание на княжение Мстислава Владимирича прошло пышно. Ради такого торжества были приглашены в Киев все союзные князья. Явился Всеволод Городенский с женой Агафьей Мономаховной. Прибыл послушный Вячеслав Ярославич Клецкий с мачехой и братом. Из Новгород-Северского прискакал Всеволод Ольгович. Были послы из Чернигова и из червенских городов от Владимирка Володаревича. Даже из Изяславля и Полоцка, где сидел Мстиславов зять Брячислав, прислали послов. Но прочие Всеславьичи даже ухом не повели.
В Софийском соборе горели свечи, плыл запах ладана, певчие ангельскими голосами пели псалмы. Митрополит Никита, старый, больной старец, последние несколько недель не покидавший своих палат из-за недугов, собрал силы и сам венчал на царство Мстислава Мономашича. Служки видели, как дрожат руки преподобного, как порой слабеет его голос, но митрополит скрепил себя и отстоял службу до конца. И лишь когда увенчанный шапкой Мономаха, венцом своего отца, Мстислав при кликах народа выступил из полумрака собора на Софийскую площадь, митрополит Никита тяжко вздохнул и, зайдя в алтарный придел, тяжело опустился на скамеечку. К нему бросились служки, но преподобный отстранил их движением руки и, крестясь дрожащими перстами, промолвил слабым голосом:
— Сподобил Господь. Явил милость Свою — венчал я на царство великого князя!..
А Мстислав Мономашич тем временем торжественно ехал во главе своих бояр и детей в княжеский терем, и Киев, ещё недавно плакавший по его отцу, Владимиру Мономаху, уже смеялся и пел, радуясь новому празднику. Распахивались настежь ворота, на улицах ставили столы, на них холопы уже выносили жареное, пареное и варёное мясо и полные блюда хлебов. На площади выкатывали бочки с мёдом и винами, хозяйки выносили на крыльцо горки свежепечёных блинов, простых и с начинкой, и оделяли всех подряд. Звонили колокола, как на Пасху, и празднично одетые горожане слонялись по улицам, ожидая начала пиршества. Не только князь — многие бояре и даже монастыри кормили в тот день народ.