— Мстислава я сызмальства знаю, — успокоил Ивана Ставр. — Ещё в отроках вместе на берегу Волхова играли. Он хоть и суров бывает, а отцовой жестокости в нём мало. Мономаха отец с отрочества с поручениями посылал по всей Руси, а в шестнадцать годов ему пришлось из Киева бежать, когда там чернь взбунтовалась. Мстислав в иное время рос. Здесь, в Новгороде, ему жилось тихо и мирно. Он и привык дела миром решать. Не станет ссориться Мстислав с новгородским боярством...
— Особливо ежели жена его — новгородка! — вспомнил Завид Дмитрии. — Коли Агаше весть подать — в случае чего замолвит слово.
— Да чего мы прежде времени отходную-то запели? — прервал спор Мирослав Гюрятинич. — Сперва надо Всеволода со стола согнать, а там поглядим!
Речь старого боярина возымела действие. Кто колебался — успокоился, кто ратовал за его изгнание — ещё более воодушевился, а стоявшие за прежнего князя притихли. А вдруг и правда уйдёт Всеволод Мстиславич насовсем? И даже посадник Борис затаился.
На другой день готовился праздничный пир. Всеволод, принаряженный, в новой шёлковой рубахе с расшитым золотом воротом, важно прохаживался по терему, выходил на крыльцо, дыша свежим прохладным воздухом. Дождь утих среди ночи, выглянуло осеннее неяркое солнце, стараясь подсушить лужи. С Волхова тянуло прохладой. Усталость вчерашней дороги и бессонная ночь — молодая жена ластилась без конца, да и Всеволод истосковался — сделали своё дело. Князю не мечталось, как бывало, вскочить на коня и удалой скачкой разогнать застоявшуюся кровь — убить время до обеда. Он поскачет завтра, прикажет устроить охоту на илистых берегах Ильменя.
Пировать порешили на Ярославовом дворище, куда молодой князь только что приехал. Здесь было торжественнее и прилепее принимать именитое боярство. Здесь он и скажет о решении отца.
Привратник закричал, что видит боярский поезд. Большинство бояр ездили верхами — разве что посадник и старый Мирослав Гюрятинич в возках. Но сегодня возок был один — посадник Борис сказался хворым и затворился в тереме. Его дела взял на себя Мирослав Гюрятинич.
Заметив, что на двор въезжают бояре со своими отроками, Всеволод поспешил в палату и едва успел запрыгнуть на столец, как гости затопали следом. Все приоделись в дорогие шубы, обшитые аксамитом и бархатом, высоко несли горлатые шапки. Впереди выступали Мирослав Гюрятинич, Пётр Михалкович и Ставр Гордятич. Даньслав Борисыч и Ермил Мироныч вместе с остальными думцами держались чуть позади.
— Рад приветствовать вас, гости дорогие! Только малость поторопились вы, мужи новгородские, — улыбнулся Всеволод. — Почётный пир ещё готовится. Ещё не все столы накрыты, не все яства выставлены!
— Не на пир приехали мы, князь, — насупил седые брови Мирослав Гюрятинич, и Всеволод перестал улыбаться.
— А почто тогда? — промолвил он, недоумевая.
— Привезли мы слово Великого Новгорода! — Мирослав Гюрятинич, не ломая перед князем шапки, встал, расправив плечи. — Поелику ты ушёл от нас сам, слова не сказав и не поведав, ждать тебя или нет, порешил Новгород сам себе князя промыслить. И порешили мы поставить себе князем Ивана Всеволодича, сына твово. Мать его, Анна Святославна, на то согласна. А ты нам боле не князь.
— Как так — Ивана? — ахнул Всеволод. — Он же младенец сущий! Да как он вами править-то будет?
— Что младенец — не страшно. Мы отца твоего, Мстислава Владимирича, тоже младенцем приняли, а вскормили-вспоили. И внука его вскормим не хуже. А что до правления — так мы не дети, сами себя и управим. А князь нам надобен отныне токмо полки водить да суд судить. И то — свои есть у нас судьи, сами управятся.
Ставр Гордятич вышел вперёд, кивнул. Всеволод уставился на него, не понимая.
— Вы что? — прошептал он. — Супротив отца моего? Супротив Руси идёте?
— Окстись, Всеволод Мстиславич, — вступил в разговор Даньслав Борисыч. — От отца твоего мы век обиды не видели. Да и без Руси нам туговато будет — худо наша землица родит, без низового хлеба никак.
— А хоть бы и худо! — перебил Даньслава Мирослав. — Сами себя прокормим, не дети, чай, малые!.. Нет, князь, против Руси мы не идём — понимаем, что люди русские, язык один, вера тоже... Но желаем мы своим умом жить. В Нове Городе от века свово князя не было — принимали князей со стороны. Вот и сейчас — не ты решил, что князем нашим будешь, а мы сами выбрали, кому над нами началовать.