Мстислав шагнул к жене и крепко стиснул за плечи.
— Да что ты, Агаша? Что ты? — зачастил он. — Я люблю тебя, люблю. Но и ты меня пойми! Я великий князь, на мне вся Русь! Ни охнуть, ни вздохнуть! То половцы, то свои князья воду мутят! Мне помощь нужна, совет, а не крики и упрёки! Слышишь? Помощь!
Муж никогда не разговоривал с нею так, и Агаша опамятовала:
— Чего случилось-то?
— Новгородцы твои воду мутят. Всеволода, сына моего, прогнали, а заместо его Ивана взяли, моего внука!
— Так что с того? Взяли-то своего? — обиделась Агаша на «твоих новгородцев».
— Так ведь Иван мне внук, а Всеволода ещё отец мой, Мономах, на новгородский стол ставил! Желал он, чтоб старший в роду его на том столе сидел. Как я слово отца нарушу? Всеволода надо воротить. — Мстислав глянул жене в глаза. — Сошлись с отцом твоим. Пущай уломает думу. Не то подумаю, что впрямь крамолу на Мономахов род куют!
Агаше бы поклониться и согласиться — мол, всё исполню, — а она встала перед великим князем, уперев руки в бока, как, бывало, её мать шумела на отца:
— Крамолу, говоришь? На весь Мономахов род? Да когда Новгород тебе не был верен? Кто тебя кормил-поил, как не дед мой? Кто тебе не дал стола лишиться, с великим князем за тебя спорил? Кто сына твово принял?
— А после прогнал!
— А почто прогнал, ты думал? Нет, Мстиславе, с Новгородом Великим негоже поступать, как с иными волостями, — хочу возьму, хочу отдам! Новгород — он сам себе господин! И заместо того, чтобы крамольников искать, лучше на сына своего оборотись. Чем не потрафил он новгородцам? Вызнай сперва, а уж потом думай, чего делать!
Христина никогда так не разговаривала с мужем. Всегда кивала головой и тихо улыбалась — поступай, как знаешь. Помня, что и мать тоже не перечила отцу, а вторая его жена была слишком молода и потому запугана, Мстислав выслушал, не перебивая. И раз это отвечало его тайным думам, кивнул:
— Добро. Пошлю гонца в Новгород. Но и ты с отцом сошлись.
— Пошлю грамотку, пошлю. Только сама её составлю да печать приложу.
— Вот и добро.
Видя, что муж засобирался к дверям, Агаша вцепилась ему в руку:
— Куда, соколик? Только переступил порог — и назад? Иль не люба я тебе боле, не желанна?
Мстислав остановился. Не лежала у него душа к плотским утехам, но Агаша была настойчива и сумела-таки увлечь мужа в опочивальню.
5
Ради пышности и важности Мстислав послал на север двух своих бояр — служившего ещё его отцу Ивана Войтишича и второго Ивана, Захарьича, переметнувшегося от Ярославца Святополчича. Они-то и привезли думцам Мстиславову грамоту.
Была, впрочем, ещё одна грамотка. Её привёз, на несколько дней обогнав неторопливых послов, княгинин человек. Агаша Завидична подробно расписывала, что приключилось меж нею и князем, и умоляла отца решить дело миром, не доводя до ссоры.
Об этой грамотке бояре и судачили несколько дней. Даже приезд Мстиславовых послов не взбудоражил их больше.
В думную палату никого калачом не заманишь — который день в Новгороде шли обильные снега и мела метель. Пешие еле ходили, прижимаясь к заборам, а конные часто спешивались, чтобы вести замученных коней в поводу. Многие бояре сидели дома, греясь у тёплых печей, вздыхая о видах на будущий год, и отказывались ездить в думу, отговариваясь непогодой. Послы, встретившиеся с думцами в день приезда, жили в митрополичьих палатах, куда их определили, и ждали у моря погоды.
— Охо-хо, — вздыхал, почёсываясь и глядя на занесённое снегом подслеповатое окошко, Иванко Захарьич, — и занесло же нас в этакую даль!
Он был молод и нетерпелив. И хотя у него подрос и стал самостоятельным сын Жирослав, по поступкам Иванко Захарьич казался моложе своих лет.
— Князь повелит — и не в такую даль отправишься, — отвечал Иван Войтишич. Старик сидел у печки, закутавшись в шубу, и подрёмывал под вой ветра. — Мы Князевы слуги и должны дело его исполнять!
— Да как тут исполнишь! Который день сидим тут сиднями, а новгородцы упёрлись — ни «да» ни «нет»! Вот скажи, Иван Войтишич, долго нам тут торчать?
— Покуда службу не справим, — спокойно отвечал старик. Житейская мудрость приучила его зреть в корень. Он догадывался, что не только непогода тому причиной, что новгородцы нарочно испытывают послов, а с ними и князя на терпение и прочность, и молился только об одном — чтобы этого терпения хватило.
Старик был прав. Новгородцы на самом деле уверились в своих силах — великий князь послал к ним бояр на поклон. Впервые он выступил просителем, и это радостно грело сердца думцев.