— Ты чего? Чего? — попробовал отцепить её руки Всеволод.
— Севушка, страшно мне! — зашептала Рогнеда. — А ну как батюшка на тебя войной пойдёт?
— Пущай идёт! Мне отец завещал Черниговом править. Мне десять лет было, когда он на Русь воротился, я помню. Теперь я князем черниговским стал — им и погибну, а назад не поворочу!
— Помирился бы ты с Киевом?
— Ни за что! Я в своём праве!
— Ой, Севушка! Ой, оставишь ты меня вдовой! — заголосила Рогнеда шёпотом, и Всеволод наконец оторвал руки жены и отпихнул её от себя:
— Неча голосить! Ещё накаркаешь! Поди к себе!
Всеволод не собирался сдаваться. На другое утро он собрал своих и братовых бояр, долго судил с ними, а после в Киев нежданно-негаданно отправилось посольство.
О гостях Мстиславу доложил боярин Семён Славятич, сын того самого Славяты, что прежде служил Святополку Изяславичу, потом переметнулся к Владимиру Мономаху и много и часто по делам ездил в Чернигов. Сестра Семёна замужем была за черниговским боярином, там была у него деревенька с погостом и бобровыми затонами. Семён провёл к великому князю троих послов — Петра Ильича, Борея и старшего Торчинича.
— Здрав будь, князь Мстислав стольнокиевский! — как старший посольства, первым заговорил Пётр Ильич. — Прими поклон от Чернигова-города!
— Что, никак Ольгович на попятную пошёл? — изумился Мстислав.
— Князь наш, Всеволод Ольгович, просил тебе передать, чтобы ты простил его и войной на его город не ходил, — степенно начал боярин. — А за то будет он тебе верен до скончания дней и руку Киева держать будет крепко и встанет за тебя на любой брани, поелику не чужой он тебе, а зять, и тестя своего уважает.
— Если уважает он меня, то почему из Чернигова не идёт? Или он изгой и нет у него Новгорода-Северского?
— Новгородом-Северским отныне владеет Святослав Ольгович, брат его младший. Всеволоду же ещё отец Чернигов завещал, как старшему сыну.
— В стольном граде должен сидеть старший в роду!
Старшим ныне Ярослав Святославич. А ваш Всеволод родства не уважает...
— У Ярослава Святославича свой удел есть — Муромо-Рязанская земля. Там его дети, там его место по родовому счету.
— А Давидичи что же?
— Они на дела Всеволода Ольговича слова не сказали. Сидят каждый в том городе, что им отец выделил, и на чужое не замахиваются.
Это было правдой. Сыновья Давида Святославича ещё при жизни отца получили в кормление маленькие города на севере и востоке Черниговской земли и, понимая свою участь изгоев, действительно не претендовали на чужое. Никто из них покамест не имел своих детей.
— Они же, коль Всеволод их позовёт, встанут за него и за Чернигов, — добавил Борей, недавно ездивший к младшему из Давидичей, Изяславу, и заручившийся его поддержкой.
Мстислав задумался. Дело принимало серьёзный оборот. С наскоку не решишь. Он махнул рукой послам:
— Подите пока, отдохните. Я после своё слово скажу.
Черниговцы вышли, в покое остался один Семён Славятич. Глаза его горели — он ждал, когда можно будет высказаться.
— Говори, чего там, — кивнул Мстислав.
— Княже, ты бы послушался послов! Ну куда сейчас воевать? В моём полку половина — смерды. Урожай поспевает. Не соберём — худо будет. Да и не только мои люди — переяславльцы тож не захотят сейчас войны. И черниговцы.
Мстислав сам знал, что начиналась страдная пора. Согнанные из деревень пешцы роптали, а отец учил, что надо о смерде заботиться. Не соберут урожай — голодная будет зима. Да и коли перебьют смердов в битве, а урожай бабы сожнут — тоже радости мало. Кто на будущий год сеять станет?
— Я должен покарать Ольговича, — упрямо молвил он. — Пешцев коли распустить, всё равно дружин моих больше! Киев, Пинск, Переяславль и Белгород, да Курское Посемье...
— Посемье-то ещё помнит, что оно — Ольговичей!
— Всё одно. Курска я им не отдам. Там брат мой Изяслав сидел. Туда я сына послал.
— Не отдавай, — закивал Семён Славятич, — а всё одно, воевать сейчас негоже. Нивы потопчем... Чернигов тебе потом за это «спасиба» не скажет.
— Ладно, помыслю. Поди пока!
Семён Славятич ушёл. Послы сперва наведались к нему и оделили боярина такими дарами, что он вовсе чуть было не переметнулся к Ольговичу.