4
Всю осень Киев и Чернигов пересылались послами. Ольгович слал бояр одного за другим. Пётр Ильич — так тот с коня слезал только для того, чтобы в терем взойти и перед князем предстать. Бояре поменьше сидели в гостях у киевских и переяславльских собратьев, вели душевные беседы. Договаривались где от имени князя, где верша личные дела — кто сына сосватает, кто рощу соседу уступит. Не обошлось без даров. Опять понадобилась кольчуга германской работы — её примерил на себя Жирослав Иванкович, сын Иванка Захарьича. Красовались в рязанских колтах[22] жена Семёна Славятича и внука Ивана Войтишича. Умягчённые дарами, бояре старались, как могли. Даже Агаша Завидична, получив дары от падчерицы Рогнеды, ночью шептала мужу, что война никому не нужна, что жалко павших в битве ратников. Ярослав Святославич уже не сидит в порубе, а воротился в Муром.
— Он, по Русской Правде, тебе наследовать должен, — говорила она мужу. — Коль переживёт тебя, может брата твово, Ярополка, до Киева не допустить.
Уплывёт тогда царский венец из рода Мономашичей. А Ольгович не опасен. Пусть сидит в Чернигове — да и Рогнеде твоей там княгиней быть почётнее.
Обнимая тёплое тело жены, Мстислав дремал, и Агашины слова падали на душу, как камешки в тихий пруд.
И всё бы так и заглохло, если бы зимой не примчался в Киев обиженный Ярослав Святославич.
Воротившись с позором в Муром, он кликнул сыновей и бояр, спешно стал вооружаться, сколотил немалую рать, которую разместил по городкам вдоль Оки, и стал ждать вестей от Мстислава Мономашича, чтобы ударить с севера. В верховьях Оки сидело двое из сыновей Давидичей, и Ярослав хотел привлечь их на свою сторону, пообещав Новгород-Северский. Пока не убрали урожай и шла распутица, муромский князь оставался спокоен — кто же воюет в такую пору? Но едва началась зима, началось и беспокойство. Рождественский пост и Рождество прошли для него в тревожном ожидании. Потом отгуляли Святки — опять тишина. А перед самым Крещением прискакал верный человек из Киева и поведал, что в стольном городе о войне не слыхать.
Тут-то Ярослав Святославич и сорвался с места. Бросив полки на сыновей, он с двумя боярами и малой дружиной, через Посемье, где сидел Изяслав Мстиславич, и Переяславль, однажды чуть не нарвавшись на орду половцев, прибыл в Киев.
Мстислав отдыхал после охоты и пира с дружиной, когда узнал о приезде Ярослава Муромского. Заноза заныла в сердце — как он мог забыть! Словно кто-то льстивыми речами опутал душу! Ведь обещал же!
Ярослав Святославич ворвался в палату как был — в засыпанном снегом опашене, только сбив с сапог снег и стянув с седеющих кудрей шапку. Его бояре топали следом.
— Это что ж деется-то, великий князь? — с порога чуть не закричал он. — Я ж тебе крест целовал, а ты мою вотчину от вора не хочешь сберечь? Почто ешь, пьёшь и прохлаждаешься, когда на Руси такой разбой чинится? Давно уж все сроки вышли, как ты должен был на Ольговича пойти! Я давно готов, только слова твоего жду! Пойди на Всеволода!
Мстислав слегка ошалел от такого напора. Но и возмутился тоже. Чтобы какой-то князь из рода изгоев смел указывать ему, великому князю и сыну самого Мономаха, что делать?..
Тут на память пришёл отец. Владимир Мономах никогда не отступал от принятого решения, но всегда старался сделать так, чтобы всем было хорошо. Ну а если кто-то потом оказывался обижен — так зато прочие удоволены, и на Руси был мир.
Ярослав стоял перед Мстиславом раскрасневшийся, усталый и злой, и великий князь кивнул ему:
— Поди отдохни с дороги. Я с боярами переговорю и скажу тебе всё.
Вошёл дворский, с поклоном пригласил муромского князя следовать за собой.
Семён Славятич, как узнал о приезде муромского князя, отправил в Чернигов гонца, и Всеволод снова снарядил в Киев посольство с новыми дарами. Каждый боярин получил свою долю, но ещё больше даров вслед за этим поездом привезли в монастыри. Семён Славятич присоветовал, чтобы больше всех даров получил Андреевский монастырь, где игуменом был уважаемый ещё Мономахом черноризец Григорий. Туда сверх прочего отвезли несколько редких книг и вышитый Рогнедой полог для иконы Богородицы.
Получившие богатые дары, бояре хором отнекивались, объясняя нежелание воевать тысячей разных причин. И полки, дескать, распущены, а пока их соберёшь и вооружишь заново, там Великий пост и распутица, а после неё сразу сев. И кто хворает, кто сына женит и занят другими делами. И даже — что дело это семейное, пущай стрый с сыновцем сами разбираются, а киянам в черниговском деле нечего кровь проливать. Вот кабы Ольгович на левый берег Днепра замахнулся — тогда мы все, как один. А пока он тихо сидит на своём месте — так и мы со двора никуда. Некоторые бояре подучали своих людей, и те кричали на площадях, что войны не надобно. Люди подхватывали крики, но неохотно — знали, что, коли князь прикажет, идти придётся.
22