Мстислав ненадолго задумался. Дело было простым. Слишком много расплодилось Всеславовя племени — семь сынов, а земли мало. Вот и шли внуки Чародея воевать окраины Руси, чтоб хоть на версту, а взять поболее. Сыновья тоже долго меж собой грызлись и до сих пор ещё не перемирились. Коли Киев поддержит одного князя в притязаниях на полоцкий стол этот князь ему в рот смотреть будет и детей к тому приохотит.
Добро, кивнул Мстислав. — Зовите на княжение Рогволода Всеславьича, да пущай он пред моим сыном и мужами моими в Святой Софии крест целует, что будет до конца дней своих держать руку Киева и во всём его слушаться!
Обрадованные послы уехали обнадёживать народ. Полочане с восторгом приняли Рогволода, и тот согласился дать любую клятву, получая взамен возможность посидеть на столе отца и деда. На клятве в Софийском соборе присутствовал Изяслав — Мстислав всё-таки не доверял полочанам и посадил любимого сына в Минске вечным сторожем и напоминанием Рогволоду и всему его роду о данной клятве.
Глава 13
1
В год возвращения в Новгород Всеволода Мстиславича зима стояла долгая. Ещё на Млсленицу мели метели и валил снег. Месяц березозол природа встречала под снежным покрывалом, и напрасно кликали на пригорках девушки:
Снег лежал до Яковлева дня. Когда же он стаял, в Волхове поднялась такая большая вода, что залила поймы и многие пашни, на которых не только не смогли вовремя высеять яровые, но замокли и погибли озимые. Отсеялись на уцелевших от потопа клоках земли, глядя на тощий колос, селяне гадали, дотянут ли до новины.
Вышло, что не дотянут. Мало того что колос был тощим и местами больным — зимой ранние заморозки убили часть вереши и всю озимь. Новая зима началась голодной. Уже к Святкам осьмина ржи стоила полгривны. А к концу зимы, когда в сёлах подъедали последние припасы и уже с нетерпением ждали, когда вскроется ото снега земля, стало ещё хуже. С отчаяния и без надежды дотянуть до урожая многие селяне почали запасы семян, а те, кто не мог добыть зерна, соскребали с лип и берёз кору, толкли и подмешивали в муку.
У храмов толпами стояли нищие. Их стало не в пример больше — те, кому нечего было есть, относили на торг последнее, закладывали чуть не самую душу, чтобы потом в рубище просить подаяния. Они тянули дрожащие руки к богомольцам и молили подать хоть корочку. Многие, кто мог и успел, вовсе покинули город ещё прошлым летом, когда хлеб только-только начал дорожать. И сейчас на окраинах города попадались пустые дома — хозяева где уехали, где перемерли.
Невесел ворочался Ставр от княжьего терема. Снова усевшись на новгородский стол, Всеволод Мстиславич принял все условия боярской думы и жил тихо-мирно, привечая тех, кого сам Новгород возвысил, и не ставя своих мужей без совета с думцами. Вот и Ставр, возвысившийся во дни недолгого княжения Ивора Всеволодича, сохранил высокое звание, снова став сотским. Старый боярин ехал, не глядя ни на кого, и только возле новой церкви Иоанна Предтечи, заложенной Всеволодом в честь небесного покровителя своего сына, задержал коня и перекрестился на купола.
Углядев богатый наряд боярина, доброго, сытого коня и пятерых отроков охраны, нищие всей толпой ринулись к нему.
— Милостивец! Господин! — зазвенели надрывные голоса. — Подай! Одели! Пожалуй!.. Век за тебя Бога...
Ставр бросил косой взгляд через плечо. Валдис Жизномирич, раздавшийся в плечах витязь, любимец боярина и его правая рука, полез в калиту и метнул на дорогу пригоршню резан и ногат. Нищие, бранясь и молясь одновременно, бросились подбирать подачку.
— Молитесь за выздоровление княжича! — крикнул Ставр Гордятич, но его мало кто услышал — на площади перед храмом вовсю шла драка.
До терема боярин доехал в молчании, ни на кого не глядя, спешился и прошёл в горницу. Василиса не вышла встречать мужа, и он остановил попавшуюся на пути девку:
— Что боярыня?
— С сынком она, — поклонилась девка. — Позвать?
— Поди. Сам схожу.
Нерадостно было в дому Ставра. Боярин и его семья не голодали, припасов должно было хватить ещё на один худой год. Всю осень и начало зимы Ставр оделял страждущих житом, давая в рост — коли займёшь сейчас мешок, с нового урожая отдашь два. Крестьяне его деревенек плакались, слали жалостливые грамотки, — мол, погибаем, смилуйся, родимец, — но шли в кабалу. Лучше в боярской неволе хлеб есть, чем на свободе умирать голодной смертью! Ставру бы радоваться да считать, насколько прибыло у него закупов да холопов, что готовы ради него днём и ночью гнуть спину, а он был печален. И не из-за хвори четырёхлетнего Всеволодича — в те самые поры заболел его сын.