Рука об руку они замерли у алтаря. Служба была долгой и пышной, но молодые, как и большая часть гостей, от волнения не вникали в суть произносимых речей. Вершилось важное действо — Русь роднилась с иноземной державой, подтверждая своё величие и звание Великой.
Наконец томительное ожидание закончилось. Маленькое колечко наползло на дрожащий пальчик принцессы, затем её рука надела княжичу обручальный перстень. Где-то в передних рядах надулся от важности златокузнец Михайла Позвиздич — его кольца ныне украшают руки новобрачных. Он уже предвкушал, как к его подворью валом повалят женихи и их родители, чтоб сделал кольца такие же, как у княжеской четы. Да и простые перстеньки с руками оторвут.
Сии мысли были чужды Мстиславу. Он только что поднял полог, чтобы поцеловать жену. На него с удивлением и робким предчувствием неизведанного глянули большие светло-синие глаза, чем-то похожие на очи его матери, английской принцессы Гиты. Нежностью обдало Мстислава при сравнении жены с матерью, и он бережно коснулся губами розовых губ. А потом свахи подхватили новоиспечённую княгиню под руки и увели в трапезную, чтобы там переплести распущенные волосы в две косы — символ замужества, и покрыть их фатой. И снова вывели к мужу уже не невестой, а женой.
Потом был пир — шведы гуляли наравне с русичами, пили и ели, орали песни и гуторили на двух языках сразу, скрепляя союз. Владимир Мономах, связанный кровным родством с Францией, Германией, Византией, Норвегией, Половецкой Степью и Данией, крепил связи со Швецией.
А в пышно убранной ложнице в княжьем тереме Мстислав тяжело опустился на постель из снопов, укрытую медвежьими шкурами. Наученная свахами, принцесса Христина встала перед мужем на колени, чтобы разуть его, и затаила дыхание, гадая. В один сапог была заранее вложена ногата[3] — ежели угадает и снимет сперва этот сапог, быть ей в супружестве счастливой.
Мстислав, словно помогая, чуть выдвинул вперёд правую ногу. Никогда не снимавшая ни с кого обуви, Христина замешкалась и, вдруг вздрогнув, ойкнула — плечо обжёг короткий удар плетью.
Девушка испуганно вскинула глаза. «Зачем ударил?» — стоял в них немой вопрос. Она не знала об этом обычае. «Так надо», — ответили глаза в нетерпении замершего Мстислава. Он знал, что за дверями сторожат дружки с мечами наголо, берегут свадебный хором князя от возможной беды. Знал и по молодости лет боялся выдать себя лишним звуком. Потому только молча отбросил плеть и потянул к себе испуганно замершую Христину, целуя в губы. Так и державшаяся за сапог, девушка поднялась ему навстречу, сапог сам соскользнул с ноги, и из него выкатилась ногата.
...В день возвращения князя Мстислава в Новгород тоже пировали, празднуя возвращение князя. Гуляли по всему Новгороду — на улицах стояли дубовые столы, где горами были свалены хлебы, пироги, жареная, пареная, варёная дичина и рыба. Из княжьих подвалов выкатывали бочки хмельных медов. Старались и бояре — больше друг перед дружкой, кто, мол, сильнее рад свадьбе князя, тот не жалеет ради него своих запасов. Сотский Гордята Данилыч не мог похвастаться богатством иных бояр, но и он выставил несколько бочонков вина, приказал забить двух бычков, а поросят и кур без счета. Его сын Ставр впервые в жизни пировал наравне со взрослыми мужами, мочил в вине и мёду только-только проклюнувшиеся усы.
2
Пойди в лес, найди там могучий дуб или стройную берёзу, вырой, торопливо обдирая корни, и перенеси на новое место — посреди поля или на горный склон. Поливай — не поливай, трёх лет не пройдёт, как засохнет могучее дерево, оторванное от привычных мест, с порванными корнями, не прижившись в чужой земле. А возьми слабый росток, только-только проклюнувшийся из жёлудя дубок или берёзку высотой не более локтя, перенеси хоть на другой край земли — и лет через двадцать встанет там молодое сильное дерево. И будет расти на чужой земле, как в родном лесу, ибо все корни его здесь.
Так же и люди — молодость прожив и зрелые годы встретив в одной земле, тяжело снимаются с места и неохотно едут обживать новые места, а перенесённые волей злой судьбы, чахнут на чужбине, тоскуя по родине и оставленным вдалеке корням — даже если язык знаком и обычаи схожи. А молодые и вовсе дети малые привыкают к новым местам и вскоре их считают родиной, забывая при этом родной язык и перенимая чуждые обычаи.
Вот и Христина — никогда не покидавшая Стокгольма и увезённая из него в далёкую Русь-Гардарику, она не слишком боялась новизны — из её рода в своё время вышла княгиня Ирина-Ингигерд, жена Ярослава Мудрого, в Дании на престоле сидит сын русской княжны Елизаветы Ярославны, во Франции правит потомок Анны Ярославны. Чего бояться? Не в дикий край — в великую и могучую Русь уезжала юная принцесса. Потому и не боялась. Ещё больше успокоилась, когда увидела глаза молодого мужа — серые, твёрдые, под прямыми бровями. Глаза строгие — и добрые.