– Бро, а ты вырванное из шеи мясо выплюнул или проглотил? – заинтересовался Керчь.
Сделав пару затяжек, я почувствовал, что мне резко стало плохо: перед глазами поплыли разноцветные круги, в голову ударил алкоголь, и меня тут же вывернуло наизнанку.
Проблевавшись и кое-как отдышавшись, я принялся «рубать шашкой» и костерить всех и вся:
– Едрить твою в коромысло, Баян, псина ты сутулая! Какого рожна тебя поставили охранять пленных, что ты их промудохал?! – взревел я, обращаясь ко всем сразу сербам, которые к этому времени прибежали на звуки выстрелов. – Фраер ты в маминой кофте, как ты за ними следил, что они всем скопом по кораблю шастают, как по Красной площади на девятое мая?! Миха, в гроб тебе ведро помоев! – обратился я к русскоговорящему сербу. – Какого фига ты тащишься, как трамвай на повороте?! Переводи, что я говорю, а то этому гамадрилу, похоже, не понять, что он накосячил, два весла ему в рот! Да фигли ты ржешь?!
Серб Михаил согнулся пополам и, тряся плечами, давился от смеха.
– Командир! Алексей! Прости, но половину твоих слов я не знаю, как перевести на сербский. Однако Баян уже понял, что виноват. Но турки выбрались из закрытой каюты: это их же корабль, вот он и знали про скрытые двери в стенах, – развел руками Миха.
– Три в господа бога душу мать колумба христофора, бабушку в лысый череп! – обреченно произнес я. – Ладно, проехали! Сербы, вам привести каюту в порядок! Петрович, Керчь, Гарик, дуйте в машину и слегка вломите грекам звиздюлей, свяжите, а потом заприте их где-нибудь, утром разберемся, за кого они. Потом найдете оставшуюся тетку из этих, – махнул я в сторону трупов в каюте, – ей по горлу чик – и в колодец.
Ясно?! Выполнять! – Я озадаченно хлопнул себя по лбу. – Блин! Надо теперь все планы переписывать, ведь рассчитывали на этих козлов. Сука!
Вот тебе и поспали. Ладно, сейчас все решим. Короче, быстро выполнили поставленные задачи – и в кают-компанию! – приказал я. – Будем держать военный совет!
Глава 5
Тянувшийся впереди крытый фургон немного сбавил скорость, наша колымага тоже притормозила. Я держался за крышу кабины, внимательно оглядывая окрестности. Понятно, что не смогу заметить группу Женевы, но очень хотелось. Все-таки они наша основная огневая сила, без их «крупняка» долго нам не продержаться.
В десять утра к нашему буксиру подкатили два грузовика – большой крытый фургон и пикап с длинным открытым кузовом. В фургон сложили груз, а в пикап залезла наша «банда»: я, Петрович, Ванек и четверо «пленных» сербов. Митяй, Гарик и сербка Мирра остались на буксире. Пленный турок тоже оставался на корабле. Гарику я строго приказал не допустить расправы над бедолагой: он еще был мне нужен. А то уж больно кровожадно смотрела на пленного сербка, когда мы покидали судно.
Сначала приехавшие люди Барака хотели связанных сербов тоже погрузить в фургон, но от них так шибало вонью, что турки, презрительно сморщив носы, указали им на кузов пикапа. А нам только это и надо.
Перед погрузкой в машины нас троих основательно обыскали, исключив всякий намек на тайный пронос любого оружия. А вот сербов не обыскивали. Оно и понятно: кому захочется лезть к ободранным, окровавленным и вонючим телам? Уж точно не брезгливым туркам!
Наши утренние сборы начались коряво и неуклюже. Еще ночью мне не дали толком поспать. Сначала я долго ругался с нашим «первым после бога» Митяем: он встал грудью на защиту греков и никак не соглашался, чтобы их немножко избили в профилактических целях. Я не стал с ним спорить и махнул рукой, пообещав, что если греки выкинут что-нибудь вроде ночного беспредела их бывших хозяев, то Митяй уйдет на дно вместе со своими подзащитными.
Потом выяснилось, что Ванек и Петрович не могут замочить старуху. Им, видите ли, совесть не позволяет поднять руку на беззащитную женщину, а то, что ее родственники пытались меня выпотрошить, для них не аргумент. Ну да ладно. Честно говоря, я тоже не смог вот так взять и пристрелить старушку, пусть она и костерила нас всех почем зря. Решили запереть ее в каюте, а когда будем окончательно уходить из Синопа, оставим ее на берегу.
Из-за всех этих разборок и затянувшегося до утра военного совета я и не выспался. Настроение было просто отвратительное…
От сербов очень сильно шибало мочой и дерьмом. Вроде как человеческий нос со временем привыкает ко всем запахам, но, должно быть, мое обоняние было каким-то особенным и утонченным, потому что всякий раз, когда порыв ветра налетал с правой стороны борта, где кучковались братья-славяне, я болезненно морщился и кривился.