Екатерина Годвер
Мститель
Когда-то Карел думал, что чернокнижки воняют мертвечиной и всем, с ней связанным: сырой землей и гнилью, лекарскими травами, от одного вида которых слезились глаза.
Но оказалось иначе.
Отряд из четырех солдат под командованием сержанта Горста, куда входил и Карел Келм, сопровождал Джанбера дер’Ханенборга в его путешествии на восток уже десять дней; к вечеру первого Карел вынужден был признать, что заблуждался: от колдуна разило деньгами. Дорогим парфюмом и добротной кожей новехонького седла, мыльной водой, которой тот умывался с дороги. В любой, самой захудалой гостинице колдун требовал кадку подогретой воды, утром и вечером. И ему ее приносили.
Карел был родом с высокогорья, где умываться родниковой водой и снегом по три раза на дню считалось в порядке вещей: нечастая среди горожан привычка к чистоте была единственным, что нравилось ему в Джанбере дер’Ханенборге. Во остальном колдун — худощавый красавец со смуглой кожей чужеземца и спесивым взглядом высокородного — его раздражал. Сержант Горст Джанбера боялся, но Карел совсем не чувствовал страха: только раздражение и досаду от того, что они вынуждены ехать за сто верст, сопровождая расфуфыренного молодого вельможу, который, может, и настоящим колдуном только прикидывался.
Зато как смотрел! Как на вшей.
Карел в свои годы считался ветераном и не переносил таких взглядов от зеленых юнцов, сколь бы высокое положение в обществе те не занимали.
Хотя, по справедливости, юнцом Джанбер дер’Ханенборг уже не был: счет его лет перевалил за две дюжины. Да и обвинить его было почти не в чем: его стараниями каждую ночь, когда их небольшой отряд останавливался в городе, солдаты спали под крышей, а прежде получали сытный обед; не всякий командир заботился о своих людях хотя бы в половину того. И все же чувствовалось в Джанбере что-то особенно отталкивающее; это ощущали все, даже лошади. Только жеребец колдуна легко выносил его присутствие, а остальные вели себя беспокойней обычного.
— Нахлебаемся дерьма с этим бесом, помяните мое слово! — Сержант Горст, носивший на шее два защитных амулета и еще один — в кармане, избегал лишний раз смотреть в сторону колдуна. — Не к добру это все.
У Горста, кроме дурных предчувствий, была и более приземленная причина для тревоги: лейтенант поручил его отряду охранять чернокнижника не за особые заслуги, а ровно наоборот. Клемент и Марк — «отличились» с мелкой кражей, Карел — имел немало взысканий за стычки и плохо ладил с офицерами, Юджин — уснул на посту и попался на глаза королевскому проверяющему, а сам Горст немного увлекся, обделывая личные делишки, и с треском провалил предыдущее задание.
— Лучше бы господин чародей остался вами доволен, — напутствовал их лейтенант.
«А не то!..» — слышалось в его голосе.
Но чем дальше они продвигались на восток — тем дальше оставался лейтенант, тем призрачней делалась его плечистая фигура и его угроза; тем чаще встречались вдоль дорог брошенные фермы, тем ниже и плоше в городах становились дома, тем беднее и злее — люди.
И до Черного мора, прокатившегося по королевству дюжину назад, этот край не благоденствовал, но если в сытой столице мор забрал каждого четвертого, то в голодных восточных провинциях — каждого третьего; если в столицу на места умерших съезжались новые работники — то с востока люди бежали в столицу и куда глаза глядят…
Здесь поклонялись Плачущей, страшились чумных големов, презирали расфуфыренных вельмож и ненавидели колдунов, считая их причиной своих бед. Карел ни во что такое не верил, но тревога Горста и остальных понемногу передавалась и ему, а взгляды прохожих и проезжих едва не прожигали в одежде дыру.
— Почему мы вообще должны его охранять?! — прошептал Марк на десятую ночь. Они с Карелом стояли на часах, пока остальные обустраивали в лесу ночлег, а Джанбер умывался на шатких мостках над ручьем. — Раз он умелый колдун, то на кой ему мы? Пусть сам себя и охраняет!
Карел пожал плечами:
— Спросил бы у лейтенанта.
— Я не такой дурак! — Марк скривился. — И я не хочу получить нож под ребро из-за этого молодчика, которому стоило бы держаться поскромнее.
— Король платит нам жалование, — сказал Карел. Ему не хотелось ссориться с Марком, но впитанная с материнским молоком привычка говорить без обиняков не дала промолчать. — А Джанбер докладывает из своего кармана: мы едим его мясо и пьем его вино. Поэтому должны делать свою работу хорошо. Хотя если он сейчас поскользнется и потонет прежне, чем мы успеем его вытащить — я не расстроюсь.