Значит, так. Она стояла у окна и думала о том, что только что услышала во время разговора Антара и Бруно.
Это она помнила совершенно точно, но вот что было дальше? Потом… потом сверху на землю метнулась тень. Кто-то спрыгнул оттуда, из паучьей комнаты. Но кто? Не паук же? Ведь все пауки ушли, это Инес видела собственными глазами. Или кто-то из них остался? С какой целью? Чем напряженнее она пыталась вспомнить, что именно произошло перед тем, как она потеряла сознание, тем больше у нее ломило в висках и тем расплывчатее становились образы. И эта невозможность вспомнить все ясно и отчетливо лишь усиливала тревогу.
Инес точно с цепи сорвалась.
Бледная, как мел, с горящими глазами, встряхивая черной гривой, она вскочила, затопала ногами и закричала, что все они дураки, если думают, будто ей просто померещилось, что сверху кто-то спрыгнул. Что они сейчас же обыщут весь дом, а до тех пор она сама не сомкнет глаз и другим не даст, потому что не собирается ждать, пока их всех поубивают, а именно это и произойдет, если они так и будут стоять, ничего не предпринимая и вылупив глаза.
Подобные вспышки случались у нее и раньше по самым разным поводам, нрав у Инес всегда был такой… необузданный, но сейчас чувствовалось, что девочка напугана всерьез. В конце концов она расплакалась, да так горько и безнадежно, что у отца сжалось сердце.
– Хорошо, хорошо, малышка, – сказал он. – Я согласен. Давай мы вместе с тобой прямо сейчас тщательно обыщем весь дом. Только маму не будем в это дело втягивать, идет? И Трейси тоже. Мама за день устала, пусть пока полежит, а Трейси займется ужином. Договорились?
Инес угрюмо кивнула. – И во дворе посмотрим, – упрямо заявила она. – И в погребе. И в конюшне. Везде! Но, главное, наверху.
– Конечно, конечно, как скажешь, девочка моя.
Папа был согласен на все, лишь бы она успокоилась.
Он зажег фонарь и они принялись за дело. Заглянули в каждый уголок в доме, но не обнаружили никого и ничего. Окно в бывшей комнате Стака было открыто, но это ни о чем не говорило, потому что никто не помнил, в каком состоянии паук его оставил.
На пыльном, замызганном полу – Стак не разрешал убираться у себя – валялись объедки, комки и пласты паутины, которую они на радостях сорвали сегодня утром, да так и побросали прямо здесь же. Если тот, кто прятался наверху, и оставил какие-то следы, то среди всей этой грязи они были неразличимы.
Подняв фонарь и оглядывая огромную пустую комнату, папа негромко вздохнул.
Наверно, вспомнил Ланту, ведь именно здесь ее сожрал Стак. Внезапно Инес почувствовала, что силы оставляют ее, а вместе с ними, как ни странно, и беспокойство. И чего это, в самом деле, она так разволновалась?
Ведь совершенно очевидно, что, если даже кто-то и прятался у них наверху, то теперь этот кто-то ушел, и сейчас здесь уж точно никого нет.
Одновременно мелькнула предательская мысль – а может, ей и впрямь все это лишь померещилось? От усталости, от пережитых волнений, от вина. Не в силах сдерживаться, она широко зевнула.
– Хочешь, я сам обыщу все остальное? – спросил папа, но Инес упрямо помотала головой.
Они продолжили поиски, осмотрели весь дом и принялись за надворные постройки.
– А где Талисман и Красавица? – удивился папа, обнаружив, что в конюшне осталось всего три лошади.
– Антар взял. Они с Бруно куда-то ускакали, – ответила Инес, сидя на перевернутой корзине и затуманившимся взглядом следя за папой, который старательно ворошил сено.
Он лишь искоса взглянул на дочь, но расспрашивать не стал, а у нее просто сил не было вдаваться в подробные объяснения.
Да, сейчас ей стало гораздо спокойнее, но она чувствовала себя такой усталой, такой разбитой. Наверно, действительно сказывались все волнения последних суток.
Ладно, как говорится, утро вечера мудренее. Вот закончат они сейчас свои поиски, она поужинает, за ночь хорошенько отдохнет, а завтра начнется новая, интересная и, главное, свободная от вечного страха жизнь. Постепенно забудутся и пауки, и все, что с ними связано. Все наладится, все будет хорошо. Так думала сама Инес, и так шептала ей мама, когда этот ужасно длинный день наконец закончился, и девочка улеглась в постель.
Однако обе они ошибались.