Однако его уже обогнал проворный Жан — уже протянул Мари руку, помогая ступить на землю.
— Алеша! — радостно вскрикнула она. — Ты здесь? Я рада тебя видеть.
Алексей подошел, поклонился.
— Как ты здесь?
— С оказией. Сейчас возвращаюсь в полк. Вот… успел тебя повидать.
Француз вежливо отошел. Стоял, наблюдая за ними, чему-то улыбаясь, пощипывая ус.
— Ты не можешь задержаться? Хотя бы до вечера. Мне столько хочется тебе сказать…
— Мне тоже, Мари, много нужно тебе сказать. Да нынче уж поздно. Я напишу тебе.
О грянувшей грозе, по молчаливом согласии, никто из посвященных ни словом не обмолвился. (Кстати здесь будет заметить, что и сам государь, занятый покупкой под Вильно дачки и предстоящим балом, получив тревожную депешу о том, что Наполеон форсирует Неман, легкомысленно ответил: «Я этого ожидал, но бал все-таки будет». И лишь по окончании бала было объявлено, что началась война.)
…Мари никак не могла понять Алешиного долга непременно сейчас отправляться в полк. В глазах ее порой мелькала досада. И даже обида. И оттого слова ее, хоть и с улыбкой, звучали сухо и неприветливо.
Все это Алексей вспоминал и заново переживал уже в пути… Мысли его путались с чувствами, противоречивые желания рождали холодок в душе и горячку в сердце. Горечь разлуки мешалась со сладостью надежды. Потом все еще больше путалось и пугало своей неопределенностью. И все чаще перед глазами возникала недосягаемая Мари. Она стояла в воротах, опираясь на руку Жана, и махала Алексею платком. Кажется, Шермак первым этого не выдержал, сделал длинный скачок и ударил тенистой аллеей дробным галопом. Волох едва нагнал Алексея уже на выезде на тракт.
Уже к ночи, уже солнце спряталось за верхушками засыпающих деревьев, полковой обоз, где-то возле Петровского, обогнала обочиной коляска, запряженная парой. В ней, вцепившись в плечо кучера, стоял, вглядываясь в живой поток лошадей и фур, встрепанный Бурбонец.
Проглядев в тесноте, в сумерках и в пыли Алексея, Бурбонец наклонился вперед и что-то прокричал кучеру в самое ухо. Тот покачал головой, будто возражая, но послушно погнал лошадей, обогнал колонну, резко завернул и стал поперек дороги — ни обойти, ни объехать.
— Прочь! Поди прочь! — закричал пожилой казак, потрясая пикой. — Смету нерадивого!
Обоз остановился, стал скучиваться. Бурбонец выпрямился во весь рост — аж в спине хрустнуло — и громко, скрипуче крикнул:
— Поручика Щербатова нужно! Срочное дело к нему назначено. От самого полковника, суворовского кавалера. — О том, что полковник и кавалер есть уже давно в отставке, Бурбонец разумно умолчал.
— Ваше благородие! Ваше сиятельство! Господин поручик! — понеслось по обозу, затихая и теряясь где-то в его арьергарде.
Бурбонец, не дожидаясь, кряхтя, выбрался из коляски и, старчески немощно, словно семеня на одном месте, побежал вдоль обоза. Навстречу скачущему Алексею.
— Ты что явился? — тревожно спросил. — Дома беда? С матушкой?
— Не приведи господь! Пойдемте, ваша светлость, к экипажу. Маменька подорожники своей рукой собрала.
Алексей окликнул Волоха. Тот забрал из коляски дорожную сумку, кожаный погребец от старого князя и суворовскую шпагу, которая в суматохе оставалась забытой у Алексея в комнате.
— И письмецо вам. — Бурбонец кашлянул со значением. — От известной особы. — Протянул два запечатанных конверта. — Опять кашлянул, несмело потянулся к князю. — Ну, Господь с вами. Оборонит вас Матушка Богородица.
Алексей обнял его, расцеловал в седые баки и вскочил на лошадь. Обоз тронулся. Алексей не оборачивался, но знал, что старый лакей все еще стоит обочь дороги, у полосатой версты и, роняя слезу за слезой, провожает, моргая, уходящий в сумерки обоз.
Жози-Луизе Бургонь от Ж.-О. Гранжье.
«Представь, милая Жози, вчера мы форсировали Неман и вступили в пределы России, необъятной и дикой страны. Мы, под водительством великого полководца, пройдем ее одним маршем, равно тому, как штык французского гренадера пронзает соломенное чучело. Россия падет к ногам императора, который поведет нас дальше, на завоевание всего мира. И тогда твой верный Огюст сложит несметные сокровища к твоим дивным ножкам, которые я мысленно (сожалею о том) жадно целую до самых коленей и много выше…
Враг перед нами многочисленный, но без отваги и умения. Он будет бесславно отступать под беспощадными ударами просвещенного галла — покорителя стран, народов и женщин».