При этом он становился все громче и громче. Вскоре это был уже рев, более яростный, чем Ниагара, оглушительный, но странным образом музыкальный и успокаивающий. При этом свет опять изменился и скрутился сложными узорами.
Узоры тоже менялись, создавая фантастические картины, трехмерные и ужасно чуждые. Кубы, многогранники и конусы плясали перед глазами Пауэлла.
Неожиданно свет погас и тут же затих рев. Радужный фонтан словно заткнулся.
И на том месте, где он только что был, осталось небольшое прозрачное полушарие на полу. С того места, где он полулежал, Пауэлл не мог понять, что находится под этим полушарием. Превозмогая боль, он поднялся и спотыкаясь побрел к полушарию.
Полушарие было из стекла или какого-то похожего вещества. Внутри было ядро света — сфероид с мягким блеском, белый и интенсивный, он светился, медленно вращаясь, и был размером не больше головы Пауэлла, странно красивый и живой.
Затем из него, как копье, вылетел какой-то непонятный магнетизм. Пауэлл невольно сделал шаг назад, охваченный одновременно страхом и любопытством.
Затем в его голове раздался чей-то голос.
— Вы разумное существо, как и другое?
Было совершенно ясно, что это телепатия. Эберли говорил, что в этом мире существуют телепаты. Тем не менее, столкнувшись с реальным явлением, Пауэлл чувствовал замешательство. Он попытался сформировать в голове слова ответа.
— Говорите вслух, — раздался голос. — Мысли у вас слишком смутные, если вы не произносите их вслух.
— Где мой спутник, человек, который пришел со мной? — спросил Пауэлл.
— Человек? Человек, которого вы называете Оуэн? Понимаю. Он был проанализирован.
Пауэлл невольно сглотнул.
— Вы имеете в виду, он умер?
— Ну, — откровенно сказал голос, — когда у него были вырезаны органы пищеварения, он через некоторое время перестал шевелиться. Полагаю, что он испорчен.
Пауэлл вспотел. Ему никогда не нравился Оуэн. Но тем не менее толстяк был человеком. Холодный, лишенный всяческих эмоций рассказ о вскрытии живого человека звучит всегда ужасно.
— Это было необходимо? — неуверенно спросил он.
— Лично я сомневаюсь в такой необходимости, — ответил голос — Но, разумеется, я не отвечаю за это. Видите ли, я рецессивный. У меня есть эмоции. А доминирующая часть меня работает на чистой логике.
— Вы не возражаете, если я сяду? — спросил Пауэлл.
Он чувствовал, что должен сесть. Ноги у него ослабели и подгибались. Все происходящее казалось ему кошмаром.
— Вы не должны бояться меня, — сказал голос. — Наверное, я ваш друг. У вас самая необычная форма. И это хорошо.
— Хорошо? — Пауэлл мельком взглянул на себя. — Ну, я не слишком-то отличаюсь...
— Вы неспециализированный. Представьте себе мир, где все одинаковые, но все же каждый исполняет различную задачу. Вы можете выкопать яму своими маленькими когтями?
— Я бы использовал лопату, — машинально ответил Пауэлл.
— Машину? Не понимаю... А, рычаг. Мы делаем это по-другому. Немного отойдите, и я покажу вам.
Пауэлл повиновался. Снова взмыл фонтан пламени. На этот раз он был чисто-белым. На его поверхности выросли изображения двух существ.
— Смотрите, — сказал беззвучный голос.
Из морды-воронки переднего существа брызнула струйка желтоватой жидкости. Она попала на поверхность скалы и, казалось, просочилась сквозь нее. Поднялся легкий парок.
Тут же вперед вышло второе существо и начало копать своими большими когтистыми лапами. Через несколько мгновений оно уже прокопало в скале большое отверстие.
Изображение исчезло, пламя погасло. Осталось только светящееся кристаллическое полушарие. Пауэлл уставился на него.
При этом он прилагал все усилия, чтобы собрать воедино свои разбегающиеся мысли. Это было сложно, трудно пересилить эмоции. Но перед глазами стояло спокойное целеустремленное лицо Эберли. И Пауэлл держался за это мысленное изображение, точно за спасательный круг. Его рука сама собой потянулась к камере за поясом, и он снова взглянул на светящееся полушарие.
Черт подери, это же настоящий кошмар! Но нужно было снимать его. Пауэлл притронулся к кнопочке, и пленка начала перематываться в видеокамере.
Когда он снова заговорил, его голос звучал спокойно.
— Вы можете читать мои мысли, не так ли?
— Конечно. У меня нет органов чувств, как у вас. Я не мозг, если вам это интересно. Я развился гораздо дальше. Я — разумная атомная структура чистой энергии.
— Есть ли еще такие же, как вы?
— Нет. Я думаю за других. Вернее, это делает моя доминанта.
— Я не понимаю, — сказал Пауэлл. — Вы все время говорите о каких-то доминантах...