Крестьянин насторожился, огляделся.
— Ну, говори, из какой деревни?
— А зачем тебе знать, эфенди? Скажи лучше, по тебе это дело или нет.
Исмаил-эфенди, покусывая губу, смотрел в окно, потом произнес:
— Слушай-ка, дядя, дело твое трудное, может, и невыполнимое, потому что…
Такое вступление Мевлюту не понравилось. Если дело трудное, значит, цену заломит. Он тревожно заморгал глазами, проглотил слюну…
— Есть у меня друг, — продолжал Исмаил-эфенди, — водой нас не разлить — начальник военного отдела. Стоит мне ему слово сказать… Другого ни за какие блага слушать не станет, даже под суд может отдать. Ведь вмешательство в дела военной службы карается законом.
Лицо у Мевлюта стало испуганным. Исмаил-эфенди спохватился: «Еще улизнет, чего доброго».
— Это касается других. Я — исключение. Я ведь не за всякое дело берусь. Спросишь, почему? Разные бывают клиенты. Нравы испортились. Порядочных людей не стало. Делаешь человеку добро, а он вместо благодарности в душу тебе плюет… Ты на вид вроде бы человек совестливый…
— Мы из порядочных людей, эфенди.
— Я и говорю, что на вид ты человек порядочный. В противном случае…
— Мы никому не сделаем худого… Мы…
— Сейчас я позвоню полковнику Кямиль-бею. Если согласится… Ты сам услышишь. Договоримся…
Напустив на себя серьезность, Исмаил-эфенди принялся набирать номер. Набирал долго, сосредоточенно. Вдруг взгляд стряпчего упал на худую натруженную руку крестьянина, сердце у него сжалось… Внутри все напряглось, лицо нахмурилось, он заколебался, но раз уж начал… Поздно теперь, подбодрил он себя и, поборов нахлынувшие чувства, закричал в трубку:
— Алло, алло… Дайте, пожалуйста, военный отдел. Алло! Кто у телефона? — он откашлялся. — Кямиль-бей? Это Исмаил Демирджи. Да, полковник. Примите мое уважение… взаимно, эфенди… Все здоровы, шлют вам привет.
Мевлют слушал, затаив дыхание.
— Я к вам с просьбой, полковник. Есть у меня хороший знакомый, порядочный человек, Мевлют-ага, — он подмигнул Мевлюту. — Хочу попросить вас относительно его сына. Парня забирают в жандармерию, мы же хотим, чтобы вы помогли нам перевести его в пехоту. Да, эфенди… Все, эфенди… Бог даст, с вашей помощью… Спасибо, — он снова подмигнул Мевлюту. — Когда?.. После обеда? Хорошо, эфенди. Всего наилучшего, эфенди…
«Уговорил», — пронеслось в голове крестьянина. Исмаил-эфенди еще немного подержал трубку, потом положил ее и, потирая руки, подошел к Мевлюту:
— Все в порядке, дядюшка! Когда мне попадается серьезное дело, я всегда пользуюсь телефоном, разыскиваю кого надо, договариваюсь, потом уж, если нужно, еду в учреждение.
Крестьянин почесывал щетинистую бороду. Он корил себя за то, что не поторговался, прежде чем Исмаил-эфенди позвонил полковнику. Его мучило, сколько запросит стряпчий. В руке Мевлюта была зажата бумажка в пятьдесят лир. Если бы дело закончилось этой бумажкой…
А Исмаил-эфенди в это время мечтал о пятидесяти лирах. Впрочем, он готов был сбавить десять, двадцать, тридцать и даже сорок лир. Получить бы хоть немножко… и поесть досыта — хороший салат, жареное мясо…
— Эфенди… — окликнул его крестьянин.
Стряпчий очнулся:
— Что, дядя?
Мевлют молчал. Исмаил-эфенди понял причину замешательства крестьянина.
— Метрика сына при тебе?
— Должна быть тут.
— Давай сюда, нельзя мешкать… Едем… Кямиль-бей — личность важная.
— Но…
— Оставь свое «но»… дай метрику!
Мевлют запустил руку за широкий шерстяной кушак, туго стянутый на его тощем теле, извлек потрепанную, во много раз сложенную бумажку и протянул ее Исмаилу-эфенди:
— Метрика метрикой, но…
— Что «но»?
— Как дело-то закончим?
— Какое дело?
— Ну, сколько возьмет начальник?
— Нашел тоже о чем думать!
Исмаил-эфенди взял метрику, повертел ее в руках, прочел вслух «наиболее важные места», сказал «прекрасно» и положил в ящик стола.
Тревога не покидала Мевлюта. Вдруг он почувствовал на своем плече руку Исмаила-эфенди.
— Считай, что дело сделано'! Дай бог, чтобы все твои дела шли так успешно.
— Дай бог, дай бог…
— Отныне ты мне не чужой…
— Спасибо, эфенди, спасибо…
— Заглядывай…
— Спасибо, обязательно…
— Может, в деревне у кого будет дело… Если человек верный, умеет держать язык за зубами…
— Будет, будет.
— Присылай ко мне.
— За этим не станет, всех к тебе буду присылать.
— А теперь поговорим…
Сердце Мевлюта снова забилось в тревоге.
— …Для другого по такому делу и шага бы не сделал даже за сто лир…