Выбрать главу

— Место чудесное.

Белое, мирное и далекое.

Но что-то гадкое скрывается.

Харуто скривился, качая головой, глядя на Гуана.

— Да, не лучшее. Они тут? Онрё?

Шики зарычала.

— Что она сказала? — спросил Гуан.

Харуто понюхал холодный воздух.

— Она сказала, что твое стихотворение ужасное. Где все? — они стояли на краю деревни, солнце было все еще высоко над горой, но никого не было видно. Серый дым лениво поднимался от здания вдали, ветер уносил его.

Гуан увидел брошенную удочку на озере, конец все еще был в проруби во льду. Он смотрел, леска дернулась, и ее потянуло в дыру.

— Сон с милой дамой под деревом уже не кажется плохим, — сказал он, выдавив смешок.

Ветер подул на них. Шики понюхала воздух и забралась в кимоно Харуто, скуля.

— Она чует кровь в воздухе, — сказал Харуто. — Оставайся за мной, Гуан.

— Не спорю, старик, — но он не собирался идти в опасность без защиты. Он снял сумку, вытащил длинный свиток пергамента, кисть и чернила в баночке. Чернила замерзли. — Шики, дашь немного жара? — дух пискнула и осталась в кимоно Харуто. Маленькое создание слушалось только Харуто.

Харуто пошел впереди Гуана. Снег тут был глубоким, и следы на нем выглядели свежими. Его ноги погружались в белую пыль, но другие следы выглядели так, словно кто-то скользил по снегу, едва касаясь его. Харуто вытащил огненный посох и поднял его наготове. Они прошли к ближайшему дому, хижина склонялась над тропой. Они поднялись на крыльцо, доски скрипели. Харуто прижался ухом к двери. Гуан подошел к закрытому окну и попытался заглянуть в щель. Внутри была лишь тьма.

Харуто подергал дверь. Было не заперто. Он быстро открыл дверь. Он издал звук отвращения и отпрянул. Гуан поспешил к двери, чтобы посмотреть. Тело лежало на полу, женщина в плотных шкурах, ее глаза застыли открытыми в ужасе. Гуан прошёл в дом, сел на корточки у тела. Его колени хрустели, как хлопушки, но это были пустяки. Это было ничем, по сравнению с болью, когда он вставал. Одним делом было стареть в Хосе — там было хорошо и тепло. Но стареть в Ипии было другим делом. Холод проникал внутрь и вонзался в его суставы маленькими кинжалами.

Женщина закоченела, кожа была бледной, в инее. Гуан не видел на ней ран, но то, что убило ее, сначала напугало ее. Гуан поднялся, упираясь в деревянный сундук у стены, его колени скрипели, как ржавые петли. Он обошел домик, попал в спальню, в кладовую. Больше никого не было. Бедная женщина умерла одна, перепуганная.

Он прошел наружу, Харуто проверял следующий дом вдоль дороги. Оммедзи хватило одного взгляда внутрь. Он закрыл за собой дверь, вышел на снег и пошел по склону к дальнему зданию, откуда тянулся дым. Оно стояло чуть выше, ледяная верхушка горы поднималась далеко за ним.

Гуан с трудом шел за другом.

— Это онрё?

Харуто крутил в руках огненный посох.

— Близко. Шики ощущает присутствие.

— Те люди были мертвы какое-то время, старик.

Они подошли к последнему дому, его дверь открылась, и две женщины встретили их. Одна была старше, с волевым подбородком и длинными черными волосами с сединой, плотно заплетенными. На ней была кожаная жилетка, на которую была нашита выцветшая зеленая чешуя. Она несла копье с длинным наконечником и прочным древком. Другая была девушкой шестнадцати лет, у нее были темные глаза, черные волосы были неровно обрезаны у плеч. Она была в черных хаори и хакама, на обоих был узор из желтых птиц. Старшая женщина вытянула копье перед младшей, что-то шепнула ей.

Харуто застыл посреди дороги, держал посох наготове. Гуан догнал его и быстро ткнул старого друга локтем.

— Это они? Онрё?

Шики поднялась на плечо Харуто, что-то залепетала ему на ухо, маленькие волосатые ручки появились из ее шерсти, дико указывали на двух женщин. Харуто склонил голову, слушал, а потом пожал плечами.

— Младшая — онрё. Старушка… просто старушка.

Гуан ворчал. Ёкаи часто путешествовали с людьми. Порой люди знали, кем они были, иногда не знали. Харуто говорил, что онрё были особенными, хотя Гуана раздражало, что его друг не уточнил, как.

— Хочешь взять? — Харуто вытащил катану из-за пояса и протянул ее.

Гуан посмотрел не меч, все внутри сжалось. Харуто знал, что он не мог коснуться оружия. Он пятнадцать лет не держал оружие и не собирался начинать, даже ради мести за смерть сына.