Она отлетела от кадки, проверила комнату, уже зная, что найдет. Кого найдет. В углу на деревянном полу сжалась женщина, смотрела без эмоций на бумажную дверь. Она обняла колени у груди и застыла. Ворона глядела на нее. Женщина казалась знакомой. Форма ее носа, ямочка на подбородке, форма глаз, кудри, которые отказывались быть в пучке или косе. Ворона знала женщину, хоть не помнила ее. Она подлетела к ней, оставляя за собой пятна сажи, и посмотрела в глаза женщины. Это была она. Женщина, которую оммедзи звал Изуми.
Ворона взглянула на бумажную дверь. Огонь еще мерцал, хаос еще бушевал. Силуэт пронесся мимо, крича, кровь брызнула на бумагу. Так умерла Ворона? Она должна была помнить — все онрё должны были помнить свои смерти, но раньше она не могла. Мастер сказал, что со временем это придет, и когда это случится, она будет сильнее ее родни. Но Ворона не помнила смерть, как и не помнила свое лицо. Она повернулась к женщине, которой когда-то была. Ее лицо.
Ворона попыталась изобразить лицо, заставить дым принять эти черты, но ничего не произошло. Она оставалась без черт, облика, темное пятно, едкий запах на ветру. Ничего.
Женщина сунула ладонь под капюшон Вороны. Ворона пыталась отодвинуться, но женщина как-то держалась. Ворона ощутила на себе давление пальцев. Она паниковала, дым метался, но женщина игнорировала ее щупальца и держалась, ее глубокие глаза без эмоций впились в Ворону.
— Я не дам тебе забрать его, — завизжала Ворона. — Я не отдам тебе контроль! — она была уверена, что это женщина пыталась сделать. Изуми, ее человеческая сторона, как-то притянула ее сюда, и она поглотит Ворону, от нее ничего не останется. Ворона не хотела снова быть ничем.
Слезы лились по лицу Изуми, она смотрела в капюшон Вороны. Ворона перестала бороться. Что-то было ужасно сломлено внутри этой женщины. Внутри них обеих. Ваза разбилась, но кусочков не хватало, чтобы собрать ее снова, и она уже не держала воду.
— Я этого не хочу, — сказала Изуми хриплым шепотом, Ворона знала этот голос, горло было повреждено дымом.
Еще крик снаружи. Ворона пыталась повернуться и посмотреть, но Изуми крепко ее держала, сжимая ее дым человеческими ладонями.
— Я не хочу этого, — прохрипела она, слезы катились из ее мертвых глаз. — Я не хочу ничего этого. Все воспоминания. Кем я была, какая ты, что ты сделала. Я не хочу этого. Отпусти меня. Прошу… дай мне умереть, — ладонь Изуми отпустила лицо Вороны, и она рухнула на плащ Вороны.
Ворона не знала, что делать. Этого от нее всегда хотел Мастер, да? Вспомнить все, знать, как она умерла, и стать настоящей онрё? Она обвила женщину дымом. Изуми прижалась к ней, пропала в ней. Она посмотрела на свои ладони из дыма, тонкие серые пальцы, коснулась лица из дыма, носа, щек и подбородка, потянула за кудрявую прядь волос, лежащую на ее лбу. Ворона улыбнулась.
— Спасибо, — прохрипела Изуми откуда-то. А потом она пропала, осталась только Ворона.
Воспоминания тянули Ворону. Не хлынули потоком, но маленькие нити вели ее, как тропы в лесу. Оммедзи, Ночная Песнь, говорил, что она любила смотреть на муравьев, и воспоминание всплыло в ее мыслях. Стеклянный ящик с деревянными краями, подарок от императора, ее кузена. Наверное, подарок был ужасно дорогим, но ее кузен только улыбнулся, когда его слуги принесли это ей. Она сидела на коленях перед ним в замке в Кодачи. Он сидел на Змеином троне, улыбался ей. Он не улыбался так годами, помнила она, с тех пор, как занял трон. С тех пор, как они уже не играли в саду, бегая за Эос, черным котенком, проникающим постоянно в замок. Слуги принесли стеклянный ящик на маленьком паланкине. Он был наполовину заполнен землей. Сотни муравьев двигались в земле. Она смотрела на них через стекло. У дна был муравейник, королева откладывала яйца, пока ее работники трудились над ней.
Ворона пошатнулась, воспоминание угасло, она прижала ладонь из дыма к каменной стене. Она услышала крик из-за бумажной стены, вспомнила кое-что еще. Мужчина сжимался перед ней, подняв ладони, защищаясь, налитые кровью глаза выпучились, Ворона направила черный дым в его нос и горло. Он боролся, махал на ее дым, пытался сбежать, но его попытки были бесполезными. Он давился, а она смотрела с — она искала эмоцию — не радостью, но возмездием. Это было правильно. Она не знала мужчину. Не знала никого, она была безразличным ёкаем, летала с места на место, мстила другим, потому что… так она поступала. Такой она была, это ощущалось правильно. Ворона вырвалась из воспоминания, кривясь от ощущения ее дыма, движущегося по горлу мужчины. Это было неправильно. Это было не местью. Мести нужна была цель, ее строили на совершенном ужасном поступке. Мужчина ничего ей не сделал, не знал ее, но она убила его. Это не было местью, это было убийством, злобой и гневом.