Той ночью жуткий вой разбудил всех в замке. Он звучал от стен, от пола. Он поднимался от фундамента и разносился эхом до звезд. Никто не мог найти источник страшных воплей, но все знали голос. Все слышали, как Хара плакала в колодце. Они три года слышали крики художницы.
На следующее утро солдаты открыли покои императора, но там было пусто. Исэ пропал. Над кроватью императора висела новая картина. Исэ Кацуо был нарисован в оттенках красного. С холста текла кровь.
Никто не видел Хару Чинами или Исэ Кацуо. Но Исэ Кацуо навсегда запомнили Алым императором. И до сих пор посреди ночи, если прислушаться, слышно жуткий вой Хары из колодца.
* * *
Вся таверна притихла и слушала, как Гуан рассказывал о Воющей Женщине, некоторые были в ужасе.
Многие деревенские истории о ёкаях были выдумкой, но Харуто задумался, была ли правда в этой. Хоть он потерял счет несоответствиям в истории Гуана, он узнал за много лет, которые они были вместе, что поэту не стоило мешать рассказывать истории. Не было способа лучше поднять цену за спасение от ёкая, чем жуткая история.
— Это не может быть Хара Чинами, — сказал хозяин таверны.
— В академии есть колодец, — сказал мужчина с носом-картошкой в красных венах.
— Она воет только ночью, — сказал мужчина с заячьей губой. — Мы все ее слышали.
— Так я был прав? — сказал Нобу, сцепив ладони. Харуто принял его за городского судью, несмотря на фартук в крови, растрепанные волосы и мешки под глазами. Поселение Сачи не казалось благополучным, а в отдаленных городах судьи часто выполняли и другую работу. — Это ёкай? Мстительный дух в ответе за сгоревшую академию?
Гуан поднялся на ноги, колени хрустели.
— Академия Хэйва сгорела? — он сжал руку Нобу.
Нобу попытался вырваться, но Гуан крепко держал.
— Эм, да. Две недели назад. Ученики и учителя пропали, и никто не пойдет их искать, раз в развалинах есть Воющая Женщина.
Шики свистнула в ухо Харуто. Она говорила ему, что поблизости был ёкай. Его мучала боль, сводило с ума желание мести. Мстительные духи мертвых принимали разные облики, и его работой было прогонять их.
— Вопрос насчет оплаты, — сказал Харуто. — Оммедзи не работают бесплатно. Сто льен, и я разберусь с вашим ёкаем.
Нобу кашлянул и уставился на Харуто.
— Сто льен? — он взглянул на других посетителей. Многие отвели взгляды. — Мы не отыщем столько. Вы должны понять, мастер оммедзи, что почти весь доход Сачи был от академии. Без нее нам будет тяжело платить многим ремесленникам, переехавшим сюда. Я могу собрать пятьдесят льен.
Харуто вытащил трубку из кимоно и стал набивать ее листьями. Она состояла из простой деревянной трубочки, чаши из меди в форме колокола. Не лучшая его трубка, но у него была печальная привычка терять их. Он взглянул на Гуана.
Гуан кашлянул.
— Хара Чинами — очень опасный ёкай, — сказал старый поэт, не дрогнув. — Чем старше они, тем опаснее, уверен, вы это знаете. И если почти весь ваш доход был от Хэйвы, вы точно хотите, чтобы место перестало быть опасным поскорее, чтобы подать императрице Исэ Рьоко петицию о восстановлении. Нам жаль вас, но нужно учесть опасность. И закон гласит, что оммедзи не работают бесплатно. Это закон императора.
Судья посмотрел на хозяина таверны с детским лицом, тот кивнул.
— Шестьдесят льен, выше мы не можем позволить.
Харуто закончил набивать трубку и сунул ее в рот. Шики появилась с хлопком и прыгнула в лампу на стене за Харуто, захватила огонь. Она полетела к ним, глаза были как полные луны, хитрые, внутри огня. Она зажгла листья в трубке. Харуто растопил трубку и кивнул. Шики вернулась в облик духа, ее огонь угас. Она села на плечо кимоно Харуто.
— Шестидесяти льен хватит, — сказал он, выдыхая дым. — Мы разберемся с вашим ёкаем, как только я доем суп.
Глава 2
Обгоревшие кости академии Хэйва тянулись перед ними. В тусклом мраке ночи сломанные балки и черные доски выглядели как темные когти, вырывающиеся из земли, тянущиеся к облакам на небе. Два здания поменьше еще стояли, но пожар уничтожил главное строение Хэйвы, сжег пол, стены и крышу. Оставшееся рухнуло, окрасив снег в черный сажей.