— Сложно сказать, — сказал Харуто. — Пару недель, наверное. Он был юным. Сильным, но юным.
— Тогда рассказывай, — рявкнул Гуан. — Кто это сделал? На кого мы охотимся? Кто убил моего сына?
— Мы не охотимся, — сказал Харуто. — Я взял его бремя, Гуан. Оно теперь мое. Ты не обязан…
— Замолчи! — Гуан протянул руку, замер, а потом коснулся Тяна. — Он был моим сыном, старик. Моим сыном! Кто бы это ни был, они забрали у меня сына. Не смей говорить мне, что это не моя месть. Не смей говорить мне, что я не могу помочь с бременем моего сына. Не. Смей! — он оглянулся, красные глаза были гневными и полными горя.
Харуто выдохнул дым. Шики выбралась из огня в облике духа, забралась на колени Харуто. Она закрыла глаза и тут же уснула. Гуан был прав, конечно. Харуто надеялся пощадить старого друга от бремени призрака его сына. Не настоящего призрака — они были более редкими, чем ёкаи, и порой опаснее. Но Гуан знал, что означало для Харуто взять бремя ёкая, его неоконченное дело. Харуто не мог отдыхать. Чужие гнев и горе будут его мучить. Этой частью бремени он не мог поделиться.
Гуан вернулся к огню и сел, его колени хрустнули.
— Так кто это?
Харуто обдумывал это, затягиваясь из трубки.
— Онрё, — повторил он единственное слово Тяна.
— А? Я знаю это слово. Это… кхм… тип ёкая.
— Самый редкий, — сказал Харуто. Онрё часто были и самыми сильными, но он решил это не упоминать. — Тян сказал только это. Онрё.
— Все они?
Харуто вздохнул.
— Надеюсь, нет, — такое бремя мести будет ему не по силам, всем не по силам.
* * *
Когда солнце достигло пика, они похоронили тело Тяна. Копать замерзшую землю было тяжело, но это того стоило. Его душа пока что была упокоена, Харуто постарался, но Гуану нужно было похоронить сына. Ему нужно было попрощаться. Поздним утром они вышли с земель академии, уставшие и потные, хотя воздух был по-зимнему холодным. Харуто гадал, восстановит ли императрица Исэ Рьоко школу, или она позволит ей и деревне Сачи угаснуть, как многие другие в последние годы. Ее война с императором Идо Танакой перешла от жестокости к скрытым уловкам, но все еще пожирала почти все ее ресурсы, а строительство академии требовало затрат. Но это была не его проблема.
Они нашли еще тело в броске камнем от ворот, когда уходили. Это был старик, бледный и замерзший. У него было несколько ран: от меча, от огня и, похоже, от зубов. Кто-то умер жестокой смертью. Они не остановились, чтобы похоронить его.
Гуан первым прошел в таверну, потирая руки от холода. Снег усилился, и холод проникал сквозь их плащи с мехом. Харуто едва ощущал это, но он вырос во Впадине Неба, Сачи казалась ему тропическим раем. В таверне больше никого не было, жители явно еще были на работе. Он пошел за старым поэтом внутрь, опустил свои пустые ритуальные посохи у стены. Он рухнул перед столом у двери и сгорбился, как его старые мастера пытались выбить из него, сколько он себя помнил.
— Вино и еду, — сказал Гуан, устраиваясь у камина, вытягивая руки к огню.
Хозяин таверны с детским лицом поспешил к ним.
— Готово?
Харуто не стал отвечать. Он сжался сильнее, улегся на пол, закрыв глаза.
Отдыха не было.
Что-то легкое и пушистое стукнуло его по лицу. Харуто открыл глаза, увидел Шики на своей груди, она нежно шлепала его пушистой рукой. Он застонал и сел, поднял духа за шкирку и опустил ее на ближайший столик.
— Зверь! — упрекнул он. Она хихикала.
— Готово? — снова спросил хозяин таверны.
— Ясное дело! — рявкнул Харуто. — Я разобрался с вашим гадким ёкаем. Теперь принесите нам еды.
Мужчина быстро и тихо ушел в таверну. Харуто надеялся, что он накормит их, и быстро. Гуан смотрел на него задумчиво.
— Я извинюсь, когда он вернется, — сказал Харуто и лег.
Но отдых не приходил. Он ненадолго задремал, но это не успокоило его. Жуткие бесформенные картинки мелькали в его разуме.
Они поели, и вернулся Нобу, судья. Харуто ощущал себя уже немного лучше после еды, но гнев все еще кипел под поверхностью, словно гейзер, готовый вырваться. Но это был не его гнев. Это был гнев Тяна. Это был гнев мстительного духа, крутился в его груди, впивался когтями изнутри, и ему было все равно, кому вредить.
Нобу бросил кошелек на стол и низко поклонился на четвереньках. Он побывал в Хэйве и подтвердил, что вой прекратился, а Хары Чинами нигде не было видно. Харуто решил, что не было смысла исправлять дурака.
— У вас есть кимоно? — спросил Харуто. — Я свое испортил.
Судья снова поклонился.
— У нас есть мужчины вашего размера в деревне. Вам принесут кимоно немедленно, мастер оммедзи.
Чье-то кимоно было лучше, чем ничего. Он надеялся, что у прошлого хозяина не было вшей.
— А храм? В Сачи есть храм?
— Конечно, — сказал Нобу. — Дальше по главной дороге, слева храм звезд. Он маленький, — он виновато развел руками.
Харуто закатил глаза.
— Мне нужен настоящий храм. Храм богам.
Нобу скривился.
— У Таки храм Нацуко в его доме.
Этого было мало. Ему нужен был правильный храм, чтобы благословить ритуальные посохи, или они будут бесполезными в следующую встречу с ёкаем. Он вздохнул и зажал переносицу.
— Где ближайший храм богов? — спросил Гуан. Он устроился за столом с Харуто, выглядел намного лучше после еды. Его щеки уже стали румяными, а в голосе стал проступать привычный юмор.
Нобу еще раз поклонился.
— Миназури в паре дней на юг. Думаю, там есть храм.
Хозяин таверны согласно хмыкнул.
Харуто постучал пальцем по столу. Шики дремала, сжавшись в пушистый комок, но она развернулась от звука и прыгнула на его ладонь, осторожно укусила его за палец.
— Кто-то видел незнакомцев в городе во время пожара в Хэйве? — спросил Харуто.
Хозяин таверны открыл рот, но Нобу заставил его замолчать взглядом.
— Говорите, — рявкнул Харуто. Ему не нравилось напряжение в его голосе.
Нобу вдохнул.
— Вдова Мезу говорила, что видела фигуры в капюшонах на дороге на юге, но она склонна к… фальшивым видениям.
— Тогда Миназури, — сказал Харуто, играя с Шики, переворачивая ее на спину. Ножки и ручки появились из ее пушистого тела, она отбивалась от его пальцев. Юг ощущался правильно. Месть Тяна вела его туда. Они охотились на онрё.
Глава 4
Первым признаком Миназури были глубокие следы в снегу, проложенные тут достаточно часто, чтобы лед под ногами стал твердым, как камень. Они шли три дня на юг от Сачи, и снег и холод были беспощадными демонами, Гуан был как в аду. Казалось, ад замерз, и они брели по нему, как дураки. Харуто заявлял, что дело было в высоте, что они поднимались по склону. В этом был смысл, признавал Гуан, но теория с адом была более приятной.
— Среди белых покровов
Время теряет смысл, теряет значение.
Дорога отклоняется.
— Это твое худшее стихотворение, — сказал Харуто, пробиваясь сквозь снегопад.
— Слишком холодно, чтобы думать, — сказал Гуан, зубы стучали. — Словам тяжело приходить.
Порой снегопад и тучи пропадал, и они видели вокруг глубокие долины, замерзшие озера и леса, лишенные красок. Иней покрыл его бороду, проник под плащ, снег прилип к одежде. Хуже было то, что Харуто выглядел так, словно ничего этого не чувствовал. Он был только в синем кимоно с белыми звездами, зимнем плаще, но даже не дрожал. Он говорил, что рос неподалеку, в месте, где снег не переставал падать даже посреди лета, но Гуан ему не верил. Даже люди, которые жили тут, кутались из-за холода. Харуто не чувствовал этого. Может, он ничего не чувствовал.