— Вовремя, — сказал Идо Кацуо. — Я… кхм… я… — он кашлянул и отвел взгляд. — Нужно идти, пока другие онрё не пришли за мной.
Кира взглянула на принца и улыбнулась. Харуто заметил, что она стала спокойнее. Трещины на ее коже пропали, и она уже не была на грани паники.
— Никто больше не придет, Кацуо.
— Откуда ты можешь это знать? — возмутился принц.
Кира становилась перед статуями и опустила ладонь на плечо Гуана. Старый поэт вздрогнул, фыркнул и закашлялся. Она повернулась к Идо Кацуо.
— Потому что другие онрё доверили работу Дайзену. Как доверили ему освободить Мессимера, — она опустилась рядом с Гуаном и склонила голову перед статуями.
Идо Кацуо заламывал руки.
— Дайзен говорил правду? — тихо спросил он. Он вдруг показался моложе, его маска аристократа упала, и стало видно юношу чуть старше ребенка. — Мой отец мертв? — Кира не ответила ему, и принц принял это как подтверждение. Он отшатнулся, пошел среди мечей, рассеянно толкая их.
Кира склонила голову перед статуей своей матери.
— Я пытался написать стихотворение в ее честь, — прошептал ей Гуан. Харуто видел, как он нежно задел ее плечом. — Каждый герой заслуживает стихотворения.
— Оно лучше твоих обычных, вызывающих язвы в ушах? — спросила Кира с улыбкой.
— Неблагодарная морковка! Мои слова насыщенные как мед, гладкие как шелк. Люди платили мне хорошо за мои истории.
Кира рассмеялась.
— У меня нет денег, но я бы хотела услышать стихотворение, если ты не против рассказать.
Гуан кашлянул и вытер рукавом глаза.
— Только в этот раз, — он посмотрел на бумагу в руках, хмурясь. — Работа еще в процессе, пойми. Не закончена. И вряд ли у меня хватит умений воздать ей заслуженные почести. Может, нам стоит найти настоящего поэта, который прославит ее.
Кира взяла Гуана за руку.
— Это может быть худшее стихотворение, но оно будет означать больше от тебя, чем от того, кого она никогда не встречала.
Гуан кивнул.
— Ты звучишь почти как она, девочка, — он глубоко вдохнул и посмотрел на бумагу снова. — Рождена в огне, не боялась его. Перед богами и героями рычит в лицо монстрам Последний Цветок Лета.
Кира вытерла рукавом лицо.
— Мне нравится, — она всхлипнула. — Янмей тоже понравилось бы, — Гуан обвил рукой ее плечи и прижал к себе.
Шик тихо свистнула. Маленький дух стоял возле статуй, глядя на Гуана и Киру.
— Уверен, она не будет против, — сказал Харуто. Шики подошла и запрыгнула на колено Киры, девушка обняла духа.
Харуто дал им пару минут, потом встал, сунул новый меч за пояс и подошел к статуям. Гуан посмотрел на него и скривился.
— Подай руку, старик. Вряд ли я смогу встать без помощи, — Харуто закинул его руку на плечи и поднял его на ноги. Колени Гуана щелкнули, спина захрустела, и он застонал. Он чуть не рухнул, повис на руке Харуто, чтобы они не упали. — О, капуста! — возмутился он. — Никогда не старейте. А если по несчастным обстоятельствам окажетесь седыми и в морщинах, не сидите на коленях в снегу несколько часов.
— Хватит жаловаться, иди уже, — Харуто пожал плечами.
— Я сброшу тебя со скалы, старый лук, — буркнул Гуан, хромая.
— А ты? — спросил Харуто у Киры. — Тоже примерзла к месту?
Кира вскочила, как кузнечик.
— Нет! — она улыбнулась им и вытерла непролитые слезы с глаз.
— Готова идти?
Кира повернулась к храму, посмотрела на статую Янмей. В смерти она вернула силу, которой ее лишила ее техника. Она была лишь в плаще, волосы были короткими, и рука осталась обрубком, но статуя Янмей выглядела величаво.
Кира смотрела на нее и хмурилась.
— Когда перестанет болеть?
— Никогда, — сказал Харуто. — Никогда не перестанет. Но так ты знаешь, что они что-то значили. Боль — напоминание о хороших временах, не плохих.
Кира опустила ладонь на голову Янмей и закрыла глаза. Она повернулась, открыла глаза и пошла прочь.
— Готова.
Харуто догнал ее.
— Ты кажешься другой, — сказал он. Шики прыгнула с его плеча на ее и заворковала, гладя ее щеку ручкой.
— Я другая, — сказала она.
— Знаешь, что это означает?
Она взглянула на него и пожала плечами.
— Еще нет.
— И я.
Гуан заметил, что они уходили, и похромал следом. Принц ждал впереди, расхаживал и что-то бормотал. У них стались лишь час или два солнца, и Харуто решил, что они вернутся в гостиницу на юге на ночь, а утром отправятся к могиле Орочи.
— Я поняла кое-что об онрё, — сказала Кира, пока они шли. — Дайзен говорил мне, что я была еще не готова, что мне нужно было выпустить его сестру поиграть. Я не понимала тогда, но теперь понимаю. Я не как они, другие онрё.
— Я и сам мог тебе это сказать, — сказал Гуан.
— Но я могла быть как они, — сказала Кира. Она посмотрела на Харуто. — Ты говорил, что онрё — ёкай, который вернул немного человечности. В моем случае, Янмей убила злодея, пока он смотрел в мое зеркало. Она освободила меня, поместив его на мое место. Тогда я перестала быть ёкаем, но я и не была человеком.
— Ты стала всем понемногу, — сказал Харуто. — Онрё.
Кира создала в ладони зеркальный кинжал и посмотрела в отражение. Она уже не вздрагивала от того, что видела там, и ее глаза не темнели.
— Это случилось и с другими? Дайзеном, Шином и Вороной?
Харуто пожал плечами.
— Не знаю. Изуми стала ёкаем-эненрой, когда задохнулась в пожаре, устроенном Тошинакой. Дайзен, судя по словам Гуана, был ёкаем-кийо. Они рождаются из гнева из зависти, часто когда кто-то убивает себя, чем из безответной любви. Но кийо выглядит как змей с ногами, руками и головой человека.
— Когда Дайзен стал онрё, он вернул облик человека, — сказала Кира. — Но это был не конец. Онрё — получеловек и полуёкай, но… — она вздохнула и покачала головой. — Это не так просто. Мы становимся двумя половинами в одном теле, но мы не едины. Думаю, другие онрё — то, что случается, когда ёкай ломает человека и захватывает власть. Они меняются и меньше напоминают людей. Это имел в виду Дайзен, когда сказал, что мне нужно выпустить его сестренку поиграть, и это имел в виду Вестник Костей, когда сказал, что Янмей и другие в Хэйве сдерживали меня.
Гуан подошел к ней с другой стороны.
— Но ты не сломлена ёкаем?
— Нет, — Кира покачала головой, волосы упали на лицо. — Я другая, потому что у меня была Янмей. У меня была та, кто не хотела, чтобы ёкай захватил меня. У других этого не было. Думаю, Вестник Костей нашел их и направил в нужную сторону, заставил ёкаев в них победить, — она убрала волосы за уши и посмотрела на Харуто. — Ворона — больше не Изуми. Той ее половины, думаю, больше нет. Я ощутила это в храме, когда боролась со своим ёкаем. Если бы он захватил меня, возврата не было бы. Я пропала бы, и остался бы только ёкай. Мне жаль.
Харуто знал, что так и было, но это все еще ощущалось как меч в животе. Он подвел Изуми уже три раза. Сначала — не остановив Тошинаку, потом — не найдя ее как ёкая, не отправив ее, чтобы Оморецу забрал ее душу. И он подвел ее снова, когда она стала онрё. Может, если бы он был с ней, как Янмей с Кирой, ее можно было бы вернуть, как Киру. Но Вестник Костей нашел ее и сделал монстром. Он ощущал бремя на плечах. Ему нужно было подвести ее еще раз и убить. Он не показывал бурю эмоций, другим не нужно было разделять его боль, и он просто пожал плечами и шагал, хотя ноги ощущались тяжелее, и каждый шаг давался сложнее.