Джована смеется.
— Эта дура верит во что угодно.
Мое лицо горит. Думаю, луч все-таки не был опасен.
Марк смотрит на экран.
— Она просто не знакома с нашими технологиями. Это первый год обучения.
Лицо Джованы искажается от гнева. Ей не нравится, что Марк меня защищает.
На экране вспыхивает только мое имя, как это было в бункере с Джексом. Не удивительно, что она не узнала меня на парковке. Пока я не появилась с ее часами, она не знала, кто я такая.
Марк присвистнул.
— У них даже нет последнего известного местоположения о ней. Она наверху иерархии. Это хорошо, так как она не будет светить, где мы.
Марк убирает мой экран. Мужской голос говорит:
— Заключенная опознана. Особенная, не должна пострадать.
Мужчина пристально смотрит на Джовану.
— Ты ведь не собираешься причинить ей боль?
Джована закатывает глаза.
— Еще чего. К завтрашнему дню все изменится. Сегодня вечером комитет соберется по делу Бронсона, и Сазерленд получит всемирное господство. — Она показывает на меня. — Тогда я отменю ее особый статус, и мы сможем прикончить ее.
Я не реагирую на ее желание убить меня. Я хочу, чтобы она больше говорила о плане Сазерленда, похоже, происходит что-то глобальное.
— Покажи мне видео, — говорит Джована.
— Хорошо, — отвечает Марк. На экране приборной панели отображается список, и мужчина выбирает одно видео.
В кадре появляется седовласый мужчина, который неделю назад сканировал Колетт в ее машине. Сазерленд. Я хочу спрятаться от его проницательных глаз, но это всего лишь запись. На самом деле он не видит нас. Интересно, как они узнают, что есть что — одностороннее сообщение или видео-разговор. Не знаю, научат ли меня когда-нибудь этому.
Джована слушает с восхищением. Когда Сазерленд упоминает, что Марс Бронсон убил «Мстителя» в Германии, она хлопает в ладоши.
— Все идет отлично. — Но, когда Сазерленд продолжает говорить о двух других убийствах, она хмурится. — Этого не должно было случиться. Был график. Он торопит события.
Запись заканчивается, и экран возвращается к карте с красными точками.
— Как думаешь, что это значит?
— Это значит, что что-то идет не так, — отвечает Джована.
— Хочешь с ним связаться?
Джована молчит, и я знаю, это потому, что она не хочет признавать, что Сазерленд игнорирует ее звонки.
— Я не хочу портить нашу маскировку.
Она непреклонна в этом. Должно быть, у нее неприятности, и она не хочет, чтобы кто-то, кому она не доверяет, знал, где она.
— Ты ведь не исключаешь меня из сделки? — Спрашивает Марк. — Я хочу повышение.
Джована протягивает руку, и гладит его по плечу.
— Конечно. Я не позволю людям, помогающим мне, остаться ни с чем.
Марк смотрит в зеркало и встречается со мной взглядом. Я удерживаю его взгляд. Я уже знаю, что делать. Если Джоване так важно оставаться скрытой, тогда я должна сорву маскировку. Но сначала я должна понять, примет ли меня машина, как это было в машине Джекса. Эти автомобили умны и могут отличить обычный разговор от команд. Думаю, это как-то связано с интонацией голоса. Стоит попробовать.
— Найди ближайший туалет, — говорю я, как будто для них. Но из-за резко втянутого дыхания лазерное удерживание бьет меня в грудь. Передняя часть прекрасной кожаной куртки Армонда испорчена.
Джована смеется.
— Пописай себе в штаны.
Но голос из машины говорит:
— Проверка, Мия Морроу. — Панель отображает карту и указывает на ближайшие остановки для отдыха.
Поскольку машина зарегистрировала мой статус, она слушается меня.
— Тебе нужно выйти, милая? — Спрашивает Марк.
— Исключи ее из управления, — огрызается Джована.
— Сейчас.
Но она опоздала. Прежде чем Марк успел прикоснуться к приборной панели, я говорю машине:
— Снять все уровни маскировки.
Пусть горят в аду.
Глава 7
Джекс
Мы всего в часе езды от Вашингтона, когда Сэму звонят.
— Кто это? Кто вообще знает, что у тебя есть эта штука?
Сэм игнорирует меня и отвечает на звонок.
— Вы нашли ее?
Кого «ее»?
— Мию? — спрашиваю я.
Сэм качает головой.
Должно быть, они выследили Джовану. Хорошо. Я сам сверну ей шею. И тут я понимаю, о чем думаю. Я уже убивал кое-кого из-за нее. Я все еще вижу лицо того мужчины, сначала красное, затем пепельно-серое. Я убил голыми руками. Не дротиком. А самым простым способом убийства.
Я думал о той роковой ночи миллион раз.
Слезы и ярость Джованы, когда она указывала на мужчину, похитившего ее и продавшего в сексуальное рабство. Моя слепая ярость и руки на его шее.
Только теперь, когда я могу собрать в голове воедино грандиозную схему Сазерленда, я начинаю понимать. Джована с самого начала была наживкой. Я видел, что она отличалась от других девушек работорговца. Но тогда думал, что это от радости, что она выжила. Теперь же я знаю, что должен был встретиться с ней. Она была частью плана.
Я впервые увидел Джовану за полгода до ее предательства. Она казалась такой юной, такой наивной и не была связанна с сетью. Она была гражданской, когда ее похитили из кампуса колледжа, по крайней мере, так было сказано в записях.
Я подготавливал операцию по закрытию секс-клуба, что был в моей юрисдикции. Двое трехфазников обнаружили, клуб был лишь прикрытием, а на самом деле девушек выкрадывали, чтобы сделать рабынями богачей.
Мне пришлось оставить ребят, чтобы не раскрывать их. Но подземный бункер, где проходила торговля, не был на карте «Мстителей», и мы понятия не имели, во что ввязываемся.
Дюжина девушек, от десяти до двадцати лет, ходили по холлу перед всеми, кто знал об этом месте. Они были одеты в разные наряды: от школьной формы до кожаных ремней, которые ничего не скрывали. Девушки кружили вокруг нас, улыбались, подмигивали, целовали друг друга, соревнуясь за наше внимание.
Мы должны были войти под видом клиентов, что нам удалось: богатые, способные позволить себе все, что нам могут предложить.
Я не собирался закрывать секс-клуб за проституцию. Это не интересовало «Мстителей», если девушек не принуждали к этому. Особенно теперь, когда мы увидели, как легко было сюда проникнуть. Полиция и сама может разобраться с этим.
Я хотел видеть девушек, приготовленных в рабыни. Мы знали, что их выкрадывали из домов, привозили из других стран, и обучали быть рабынями. Большинство из них подсаживали на наркотики, вызывающие зависимость и притупляющие волю. Эти девушки становились другими людьми. Психологически травмированными. Управляемыми. Не в силах думать и не желая делать что-либо самостоятельно. Это был грязный бизнес, и мы собирались его накрыть.