Никогда в жизни Дорис не доводилось произносить чего-либо подобного.
Брюс застонал, еще не допуская мысли, что слышит свой приговор. Его тело, напряженное и дрожащее от неудовлетворенного желания, не хотело признавать поражения. И он сам тоже.
— Понятно, вы не привыкли что-нибудь делать за так?
Ее движение было чисто рефлекторным, звук от удара женского кулачка в квадратную челюсть эхом разнесся по комнате. Дорис, в ужасе от содеянного, а не от страха перед возвышающимся над ней мужчиной, отскочила на шаг, взгляд не мог оторваться от следа удара, проступившего на оливковой коже. Брюс в задумчивости потрогал подбородок.
— Женщина, — его глаза превратились в щелочки, он наклонил голову к Дорис опасно близко, — никогда больше не делай так. Я не ручаюсь за себя!
— Ну и что будет? — спросила она с наигранной смелостью. — Вы ударите меня в ответ?
— Вовсе нет, просто тогда случится то, чего мы оба хотим, и уже давно…
— Свершится насилие, — брезгливо выразила догадку Дорис, отметив, что он по-прежнему в упор смотрит на нее.
Он взял ее руку в свою, именно ту, которой она нанесла удар. Дорис не делала попыток освободиться, загипнотизированная его взглядом. Глаза Брюса нацелились на ее губы. Он поднес хрупкую ладонь к своим губам и неестественно медленно стал целовать каждый палец. Когда он закончил свое странное занятие, ее била нервная дрожь и она судорожно глотала воздух.
— Я не насильник, Дорис, — с расстановкой произнес он.
— Убирайтесь! Оставьте меня, наконец, в покое! Я хочу побыть одна… Я ненавижу вас!
Последние слова она произнесла с огромной убежденностью. Сейчас она действительно ненавидела его ровно в той же мере, в какой всего несколько минут назад была им очарована.
— Я не останусь здесь на ночь. Лэм приедет и заберет меня.
— Принимая во внимание тот факт, что в течение двух последних месяцев вы занимались исключительно тем, что пытались войти в мою жизнь, такое неожиданное бегство будет выглядеть как своего рода извращение.
— Ничего я не пыталась. Я просто привязалась к вашему сыну и поэтому была добра к нему. Я также жалела его за то, что у него такой отец, как вы. И, наконец, я осталась потому, что очень люблю Блэквуд. — Ее вызывающий тон постепенно сошел на нет, в голосе чувствовалась усталость, но она продолжила: — То, что я задержалась здесь, — большая ошибка. Я ненавижу тиранов как таковых, и вы яркий представитель именно этого типа людей. Не тешьте себя мыслью, что вы удостоитесь моего проклятия.
Зеленые глаза на мгновение столкнулись с серыми.
— Я никогда не думал так, Дорис. С образом вашего мышления я знаком слишком хорошо. В мужчине вас, прежде всего, интересует счет в банке и недвижимость. Что касается банка, то это мое дело, а про Блэквуд вы и так знаете. — Он набычился глядя на Дорис. — Мы с Милдред не хотели бы задерживать вас здесь далее, — изрек Брюс холодным, официальным тоном. — Вы вольны позвонить вашему везунчику-приятелю…
Губы его зло скривились, и он удалился.
У Дорис даже не было сил плакать. Она ощущала только тупую боль, когда набирала номер телефона Лэма.
7
Квартира Лэма оказалась небольшой, очень уютной, но так не похожей на то, к чему Дорис привыкла с детства. Финская мебель светлого дерева нравилась ей своей элегантной простотой, но она не могла забыть об очаровании старомодных комодов и кресел.
Теперешняя жизнь радовала Дорис своей насыщенностью. Новая работа требовала ответственного к ней отношения и одновременно стимулировала.
Не ставя такой цели, за каких-нибудь две недели Дорис привлекла всеобщее внимание. Одни ее обожали, другие ей завидовали. Но даже противники признавшие незаурядный ум молодой женщины, которая, безукоризненно владея собой, все свободное время была готова отдать любимой науке. Но Дорис не могла не признаться самой себе, что под внешностью роковой женщины скрывались терзания, сродни мазохистским. Никто, из знающих ее, в это никогда бы не поверил. Дорис корила себя за то, что так и не смогла порвать с прошлым. Мысли о том, что происходит между Брюсом и этой разодетой куклой Милдред, волновали ее. Она ежеминутно задавала себе загадку: любовники они или нет? И тут же убежденно отвечала: конечно, любовники! Она представляла себе, как руки Брюса касаются этой… а может быть, еще какой-то ей неизвестной женщины, и ее бросало в жар. Дорис проклинала Брюса больше всего за то, что он сумел затронуть ту заповедную часть ее души, которая управляла страстями.