Я вернулась в лавку. Оемаи и чернокожий экумаху Кхеву прекрасно справлялись и без меня.
— А, эшхани! — весело встретила меня Оемаи, — говорят, нынче первый корабль привез горной смолы. Может, пошлем Кхеву? А то у нас почти ничего не осталось.
— Давай, пошлем, — усмехнулась я. Эта хорошенькая веселая девушка, которую мне подарила моя мать, мне очень нравилась. — Я вечером домой не приду, дела клана. Так и скажи матери.
Я теперь была почтенной женщиной — эшхани. Хотя я и жила в доме матери, но считалась самостоятельной, поскольку у меня было свое дело, причем весьма прибыльное. Словом, была я завидной невестой, но сватались ко мне немногие — слишком высокая родня была у меня. Да и я не хотела замуж. Если выйду не за эсо, то придется забыть о своем высоком предназначении. А за другого эсо меня может выдать только наш роан. Да и не надо было мне никого, пока у меня был Кайаль, а у него — я.
Однако, все оказалось серьезнее, чем я думала. В доме роана собрались все эсо клана — многих я увидела впервые, а некоторых я вообще бы не заподозрила в принадлежности к нашему братству. Вот это настоящее мастерство — быть незаметными! Но больше всего меня удивило то, что здесь было несколько высших эсо других кланов. Я нашла взглядом Кайаля — скромненько и незаметненько так сидевшего в углу — и вопросительно посмотрела на него. Он только пожал плечами. Что тут, всеобщий совет, что ли? Или великое замирение кланов? Тогда должна быть какая-то большая опасность, а, судя по моим сведениям, таковой просто не было сейчас.
Я смотрела в полумраке на лица собравшихся. Свет толстых белых ароматных свечей отбрасывал на стены пляшущие, пугающие тени, неуловимо изменял знакомые лица, выхватывая их из сумрака в странных ракурсах и каким-нибудь еле заметным штрихом меняя привычные выражения их на жутковато-гротескные или угрожающие. Словно вылавливал из глубин наших душ что-то сокровенное, тайное для прочих. Я смотрела на лица и вылавливала взглядом знакомые — так рыбарь выбирает из садка крупную рыбу. Конечно, Агвамма. Никогда он не бывал таким мрачным и сосредоточенным. Аггваль? Он что, тоже эсо? Мы, молодые — Кайаль, Аоллех, Маххати и я. Сутма-эши… Барат-энэ, великая, неужели эта сморщенная, еле ноги передвигающая старуха — эсо? Воистину, мир непознаваем!
Все молчали, ожидая чего-то. А в почетном углу, на затянутом синим с золотом шелком шестиугольном возвышении расположились роаны пяти кланов и еще какой-то незнакомый мне, но явно очень важный человек.
— Все собрались? — негромко спросил Харэма-роан Таруш Аоллеха.
Тот кивнул. Роан встал, и, прокашлявшись, с какой-то неловкостью начал:
— Сегодня наша кровь одна, — произнес он старинную традиционную фразу. — И мы будем говорить о делах, которые с недавнего времени творятся в нашем благословенном богами городе.
Мне эти слова показались почему-то нелепыми и смешными. Какие уж тут боги…
— За последние пять недель погибли пятеро эсо. Эсоахэ. Все они были убиты.
— И эти люди, — встрял незнакомый важный гость, — не из тех, что позволят застать себя врасплох. И все же они убиты.
— Имена! — крикнул кто-то. — Назови имена!
Райэг роан-Уллаэ медленно поднялся. Был он ростом выше всех роанов, но сложением хрупок и скорее напоминал юношу, чем зрелого мужа.
— Тума-эсо, Архин. Хбуну-эсоахэ, инут. Харанхаш-эсоахэ, Мархук. — При этом имени я вздрогнула — за ним стоял очень хорошо знакомый мне человек. — Амар-эсо, Куник. Гармэ-эсоахэ инут махта.
— Махта? — не веря своим ушам спрашивали люди. — Кто мог поднять руку на махта?
— Тот же, кто поднял руку на эсо. Ему все равно, махта он или нет — убивали эсо, — мрачно ответил Куррет-эсоахэ из клана Мархук.
— Но почему именно их? — спросил юный Хлета-эсо из клана Уллаэ.
У меня в душе зашевелилось гаденькое ощущение, какое бывало всегда в предчувствии какого-то невероятно грязного и многослойного события. А вокруг возбужденно говорили лучшие мстители города.
— Что связывало этих людей?
— Ничего, — буркнул Агвамма. — Только то, что они эсо, причем очень опытные и уважаемые эсо.
— И что? — в тон ему ответил Бутар-хасэ эсоахэ из клана Архин. — Мы с тобой тоже эсо опытные и уважаемые, а нас почему-то никто не трогает.