Через два дня уходили четыре корабля — два на запад, долгим путем в Таргарин, один — на восток, в Таргерайн, и один на юг, к островам Эку. Хорни нашел хозяина корабля, таргерайнского архуша и долго говорил с ним, окончательно заболтав его. У бедняги, по-моему, голова шла кругом от великомудрых разглагольствований эмаэ о старой крови и о его страстном желании повергнуть свои знания к стопам архуш-баринаха Таргерайна — его там зовут Святейшим. Архуш так растрогался, что взял эмаэ и его язычницу, желающую обращения — меня, то есть — под свое покровительство. Эмаэ плел что-то насчет того, как меня, злосчастную, преследуют за жажду узнать об истинной вере, о том, что я очень высокого рода и все такое прочее… Мне было все равно. Лишь бы уплыть отсюда.
Я тщательно обдумала все, что мне нужно сделать. Во-первых, я должна обезопасить своих родных. Значит, мне нужно отречься от семьи в присутствии свидетелей. Если я убью роана после этого, им ничто не будет грозить. Но роан не должен сразу узнать о моем отречении, иначе я не смогу его убить — он успеет расправиться со мной раньше. А родные будут вынуждены рассказать о моем отречении сразу же, согласно законам клана. И еще я должна буду уйти из эсо клана, иначе если я убью роана, это будет убийство, требующее мести всей нашей семье. Но если я стану инут, то семье мстить не станут… И все это нужно как-то разбросать на оставшиеся два дня, чтобы успеть отомстить и скрыться до того, как на мой след нападут. А что за мной следят, в этом я нисколько не сомневалась. Потому я делала все, чтобы вести себя как убитая горем женщина, которой нет дела ни до чего другого, кроме скорби по погибшему возлюбленному.
В тот же день я призвала махта и выправила вольную Оемаи, а также передала ей во владение свою лавку. Собрала деньги, кое-какие дорогие безделушки и любимые вещи, уложила в резной палисандровый ящичек самые ценные и самые необходимые снадобья и отправила все это на корабль. Когда Оемаи спросила меня, что я собираюсь делать, я ответила, что мне слишком тяжко оставаться здесь после его смерти, и что я намерена отправится в паломничество в обитель Хэмэка. Об этом я отправила покорнейшее прошение роану и вместе с ним — письмо настоятелю Хэмэку, дабы роан прочел его и подтвердил мое прошение своей подписью. С письмами я отправила Кхеву. А потом "приклеила ноготь". Такие слова есть у эсо нашего клана, которые означают подготовку к очень рискованному делу. Из смолы трех горных кустарников варится очень прочный и плохо растворимый клей. Его смешивают с ядом, вываренным из трех рыб кахин и загущенным выпариванием. Потом этим составом на один из ногтей приклеивается тонкая костяная пластинка искусственного ногтя. Если эсо схватывают и он опасается пытки, он просто кладет палец в рот, и ничтожного количества растворившегося яда хватает на то, чтобы сначала исчезла всякая восприимчивость к боли, а затем пришла смерть. Это секрет эсо нашего клана. У каждого клана свои хитрости.
Вечером первого из оставшихся мне дней я посетила свою мать. С начала опалы я почти не жила в ее доме, но сейчас я должна была увидеться с ней и обезопасить ее. Мы с матерью просидели всю ночь напролет, говорили и плакали. Только тогда я в полной мере поняла, что для меня моя мать. Моя гордая, моя самая любимая, самая ласковая на свете мать… Но я так и не рассказала ей, что именно намерена сделать.
Поутру роан призвал меня. Как я теперь понимаю, все это было не без помощи Агваммы. Похоже, он убедил роана в том, что я не опасна и что убивать меня прямо сейчас не стоит, потому, как это может вызвать всякие толки и сплетни, а еще хуже — смятение среди эсо, которые могут решить перебежать под защиту инут. Как и в тот день, когда отправил меня убить Харанхаша-хасэ, он был в синих одеждах печали. Как-будто его действительно огорчала смерть Кайаля…
— Ты скорбишь, Шахумай. Я понимаю тебя. Тяжко потерять того, кто был тебе братом.
— Больше, чем братом, господин мой.
Его глаза постоянно бегали, словно он выискивал какой-то подвох. За спиной у меня стоял его телохранитель, готовый в любой момент рассечь меня надвое. Я подумала — а если бы на его месте стоял Аоллех?
— Да, понимаю тебя… Поэтому ты и собираешься уехать в обитель?
— Да, господин мой. Душа моя в смятении. Ей нужен покой.
— Что же, отправляйся. — Он встал было, собираясь уходить.
— Постой, господин! — умоляюще воскликнула я, сложив руки. Я всегда умела хорошо притворяться. Это было моим оружием.
— Чего ты хочешь? — нахмурился он.
— Я хочу мести! — воскликнула я. Он вздрогнул и быстро глянул на телохранителя, но знака не подал. Я продолжала, не давая ему опомниться.