— … Дорогая, ты станешь моей женой?
Звенящая тишина опустилась на зал. Все замерли. Не так много рождается девочек на Цварге и не так часто происходят помолвки. Обычно цваргини долго и придирчиво выбирают кандидатов из списка, присланного Лабораторией, ходят на свидания, сближаются с потенциальными женихами. Всё это происходит постепенно, иногда растягивается на годы. Кто-то уже с тридцати лет рассматривает варианты, чтобы успеть к пятидесяти, а кто-то дружит с будущим мужем с глубокого детства. В любом случае, помолвка двух цваргов — обычно не новость. И уж точно не для невесты.
— Что? — пробормотала я, всё ещё ошеломлённая… да всем.
— Ты станешь моей женой? — повторил он мягко, но с напором и посмотрел в глаза.
Я всеми фибрами души ощутила, как эта наглая рогатая морда вновь пытается использовать на мне ментальное внушение! И как ловко! Все отошли, а Юдес сохраняет визуальный контакт и дополнительно держит меня за кисть — очень тонко! Я бы восхитилась ловкостью рук, или, точнее, рогов, если бы меня уже откровенно не тошнило. Изначально воздействие было мягким и тёплым, как морская волна, еле уловимым. Если бы не Мартин, который при каждом удобном случае прибегал к этой дряни, то я бы и не поняла, что меня усиленно подталкивают к положительному ответу. Однако чёткое осознание происходящего и внутренний страх, что история вновь повторится, превратили ментальное влияние в огненное жало, раз за разом свирепо вонзающееся в основание шеи. А вместе с пониманием пришёл и холодный липкий пот вдоль позвоночника.
Чтобы я! Ещё раз вышла за цварга?! Да не бывать этому!
— Нет! — не то прорычала, не то прокричала на весь зал, вырывая ладонь.
Восторженная толпа отмерла, цварги начали шушукаться, а утончённо-аристократическое мужское лицо вытянулось от изумления. Что, тебе никогда отказывали? Ну подавись, ты первый начал!
— Юдес, это просто возмутительно! — Я оглушительно всхлипнула, на миг представив, что же всё-таки было бы, если бы я не научилась за годы брака распознавать, когда эмоции мои собственные, а когда мне их старательно навязывают извне. — Я вдова! Я до сих пор люблю своего мужа и согласилась на этот танец лишь из жалости к вам!
Получай, рогатик!
— Оно и понятно, у вас такая серьёзная должность, а невесты всё нет и нет. Ни одна цваргиня не согласилась стать вашей женой.
— Селеста…
Клянусь, я слышала скрип зубной эмали, но меня понесло.
— …Я живу лишь воспоминаниями о своём милом Мартине. Как же жалко, что он погиб практически во цвете своих сил! Ни один мужчина не сравнится с ним!
Горько усмехнулась. В последнем я точно не врала. Сравниться с почившим Гю-Элем было очень сложно. Взять хотя бы его маниакальную привычку мыть руки и по восемнадцать раз в день чистить зубы.
— Мне очень неловко вас расстраивать отказом, господин Лацосте, но, видимо, вы что-то не так поняли… Я совершенно не настроена на романтические отношения. Посудите сами.
Вспомнить многочисленные бытовые моменты из прошлого было несложно… «Селеста, неужели ты собираешься под камеры прессы в брюках?!», «Демонстрировать свои эмоции так ярко просто неприлично», «Ты не можешь сесть за управление флаером. Что подумают окружающие? Что у меня нет денег даже на водителя?!»…
Я сдёрнула эфемерную материю ледяного кокона отчуждённости, в который всегда старательно заворачивалась на людях. Жалость к себе затопила сознание, и я отпустила поводок эмоций, давая им свободно растечься во внешний мир. Чем сильнее эмоции, тем чётче ритмы головного мозга.
Это было вопиюще возмутительно и оскорбительно по отношению к многочисленным цваргам, «уровень деревенщины», как сказал бы Мартин, но мне в этот момент уже было плевать. Я транслировала на эмоциональном уровне бесконечную тоску и горесть. Чувство утраты. Только вот тосковала я не по мужу, а по той беззаботной и весёлой жизни, которая у меня была до замужества, когда я никому и ничего не была должна. Когда я не обращала внимания на демографический перекос и не знала, что, оказывается, у цваргинь есть «долг перед расой». Разумеется, этих деталей гости мероприятия не могли узнать, но они уловили общий фон бета-колебаний, частоту и амплитуду волн, каждую из которых цварг мог трактовать для себя в зависимости от развитости его собственных рогов. Я вложила в эту волну всю беспросветную грусть, на которую была способна. И почти все присутствующие почувствовали.