Выбрать главу

– Хорошо, Беппо, можете уйти! – сказала маркиза.

– Нет, Беппо, подожди еще, умоляю тебя! Дай мне поговорить с тобой, дай оживить воспоминания! – взмолился маркиз.

Но, повинуясь новому повелительному жесту Лидии, кучер вышел и закрыл за собой дверь.

– Ну-с, вот видите, – сказала Лидия, – этот старый слуга, который великолепно знал покойного маркиза, моего мужа, не признал вас так же, как и я. Так бросьте играть комедию, которая может стать для вас опасной!

– Но ведь я-то узнал его, маркиза, я называл ему имена его лошадей, ссылался на поездку к королю Иоахиму…

– Удивительное дело! Кто же в Неаполе не знал имен лошадей такого важного господина, такого выдающегося человека, как покойный маркиз Люперкати?! Каждый авантюрист, собирающийся разыграть комедию, обыкновенно предварительно раздобывает подобные сведения, но они ровно ничего не могут доказать. Вы можете много чего порассказать про Беппо и его лошадей, но все это не заставит признать в вас маркиза Люперкати ни меня, ни… французское правительство!

Маркиз был окончательно сбит с толку и не знал, что ответить. Вдруг он зашатался и чуть не упал.

– Что с вами? – спросила Лидия сурово, – Это, вероятно, новая комедия, которую вы пытаетесь разыграть? Предупреждаю вас, что у меня нет времени любоваться вашими артистическими талантами. Я должна выехать из дома, а потому прошу вас уйти!

– Да, да! – пробормотал несчастный. – Я уйду, но приду опять. Да, я уйду теперь, потому что не чувствую себя достаточно сильным, чтобы продолжать доказывать свое существование особе, которая, видимо, не хочет признать его. Это трудная задача, а в особенности для человека, который два дня ничего не ел. Простите, маркиза, я на одну минуту присяду, у меня закружилась голова. – И маркиз Люперкати в полном изнеможении опустился на стул.

Лидия злобно посмотрела на него и, вызвав звонком горничную, сказала ей:

– Проводите этого господина на кухню, дайте ему там поесть, а когда он отдохнет, то посадите в карету и велите отвезти туда, куда он прикажет.

Она поспешно вышла, тогда как тот, кто именовал себя маркизом Люперкати, бормотал, пытаясь встать со стула: «Лидия! Маркиза! На минутку! Бога ради, еще одно слово! Клянусь вам, я ваш муж!»

XIX

Маркиз Люперкати отказался последовать за горничной на кухню, куда его так нагло отослала та, которая была его женой. Он был страшно голоден, он чувствовал, что не в состоянии владеть собой, что не мог бы пройти мимо уставленного блюдами стола, что способен, словно голодный пес, наброситься на кушанья. Но он не мог, не хотел принимать подачки от женщины, которая отказывалась признать в кем супруга и ставила его в положение нищего, мошенника, паразита, которого следовало бы отдать в руки полиции, но которого из жалости, из брезгливого сострадания кормят, чтобы презрительно прогнать потом.

Поэтому когда горничная передавала кухарке приказание маркизы дать поесть ее странному гостю, Люперкати собрал остаток сил и поспешно выскользнул на улицу, чтобы не сдаться в самый последний м и не уступить чувству голода.

Он пошел по улице куда глаза глядят, погрузившись в грустные думы. Он забыл даже голод, вспоминая отдельные моменты свидания с женой. Так, значит, она не захотела признать его! О, теперь не могло быть сомнений, что эта некогда столь любимая им Лидия – просто злая и безжалостная лгунья. Разумеется, он страшно изменился. Война, ссылка, тюрьма, нищета и лишения докончили то, что начали страшные раны от лошадиных копыт и сабельных ударов. Конечно, узнать его было трудно. Но голос, манеры, взгляд – все это у него нисколько не изменилось, и если бы Лидия не преследовала особую цель, если бы она хотела его возвращения, то она признала бы его. Ну, не сразу – так она дала бы ему возможность представить неопровержимые доказательства, подождала бы с подписанием того ужасного документа, который непонятным для маркиза образом делал его официальным покойником, мертвецом в глазах властей. Но Лидия не стала ждать, она оттолкнула его, выгнала с оскорблениями и угрозами.

Он вспомнил о свадьбе, назначенной на завтрашний день. Господи, это так понятно! Не имея столько времени от него вестей, считая его мертвым, его жена могла забыть его, полюбить другого, жаждать соединения с новым предметом своей страсти. Но неужели же чувство долга не должно было подсказать ей, что раз возможны хоть какие-либо сомнения в ее вдовстве, то она должна сначала устранить их, сначала проверить – не официально, а перед самой собой – свои права на второй брак. Но она довольствуется только чисто внешними формальностями. А совесть… Э, да есть ли совесть у этой мерзкой женщины?

Маркиз вспомнил выражение глаз Лидии во время разговора с ним. Чувствовался только один безумный страх: как бы пришельцу не удалось доказать свое тождество с маркизом Люперкати! И в то же время мысль перенесла его к тем временам, когда он задавал в Неаполе блестящие празднества. Он был тогда молод, красив, богат, занимал видное положение. Какой любовью окружала его тогда Лидия, как часто во время веселых балов в их неапольском палаццо он ловил на себе ее влажный, томный взгляд, как обвивала она потом своими точеными руками его шею, как говорила ему слова любви, казавшиеся музыкой, нежной, сладкой музыкой с ритмом поцелуев! Неужели и тогда она лгала ему, неужели и тогда вся ее любовь была только комедией?

Да, так оно и было! И Люперкати чувствовал, что это жестокое свидание одним ударом лишало его Лидии и в настоящем и в прошлом.

Он очнулся уже на мосту, через который проходил совершенно машинально. Он остановился и оперся на перила. Внизу катились сероватые волны Сены, которые, казалось, говорили ему: «Приди к нам, страдалец! Приди к нам, так уставший и измучившийся! В наших объятиях ты найдешь отдых, покой и забвенье! Мягко охватим мы тебя, мягко, заботливо окутаем, покроем лаской, и под душными поцелуями наших струй смолкнут страдания и все – и настоящее, и прошлое отлетят далеко-далеко от твоей исстрадавшейся души! Немножко энергии, маленький прыжок – и ты сразу будешь излечен, утешен, спасен… О, приди же к нам, меланхолический путешественник жизни, приди! Ты найдешь у нас ее сестру – добрую, нежную смерть! Так приди же, приди!»

Люперкати сделал резкое движение, вцепившись в перила. Еще момент – и он сделал бы свое последнее в жизни движение…

Вдруг послышались звук труб и отчетливый топог копыт – невдалеке проходил полк.

Люперкати гордо выпрямился, словно безумный, осмотрелся по сторонам, вытер грязным рукавом пот, набежавший на лоб, и пробормотал:

– Нет, нет! Солдат не должен кончать жизнь самоубийством. В итальянской армии генерал Бонапарт так выражался в своей прокламации: «Солдат, убивающий себя, ничем не лучше дезертира. Каждый должен отбыть в жизни свою воинскую повинность!» Я еще не отбыл ее, я буду жить!

Маркиз торопливо бежал от искушения; стараясь не слушать призывный голос волн, он поспешил перейти через мост, углубился в сеть мелких переулочков, вившихся в то время около Тюильри, дошел до улицы Сент-Оноре и пошел по ней.

Перед каким-то модным магазином стояла карета, в которой сидела хорошенькая и кокетливая дама; на тротуаре стоял мужчина с военной осанкой, прощаясь с нею.

Люперкати не обратил особенного внимания на мужчину, но вдруг услыхал, как дама, высунувшись из окна кареты и обращаясь к своему собеседнику уже откланявшемуся ей и собиравшемуся идти своей дорогой, крикнула:

– Генерал Анрио! Генерал Анрио! Я подумала, что завтра вам лучше не приходить, а придете послезавтра в тот же час!

– Слушаюсь, баронесса! Значит, до послезавтра! – ответил генерал.

Баронесса де Невиль знаком своей крошечной руки окончательно простилась с влюбленным генералом, и пара добрых лошадей быстро помчала ее домой, а генерал Анрио, провожавший баронессу в различные магазины, где она делала покупки, направился пешком к Вандомской площади. Герцогиня Лефевр ждала его, и он предпочитал, чтобы его не видели в обществе баронессы де Невиль, против которой милая мадам Сан-Жень была сильно предубеждена – несправедливо, конечно, как думал Анрио, но непреклонно.