Путешествие было крайне бурным и рискованным: маленькой флотилии угрожали поочередно и береговые пушки Сардинии, и разразившаяся внезапно буря, и разъяренные морские волны. Наконец на седьмой день достигли мыса Паола. Разыгралась новая буря. Мотивируя тем, что огонь, горевший на носу фелюги короля и служивший маяком для всей остальной флотилии, может привлечь внимание врагов, Барбара велел погасить его. Маленькие суда отстали и растерялись в эту бурную ночь, и когда поутру фелюга Мюрата стала на якорь в Сен-Люсидо, остальных судов не оказалось. Сперва их поджидали, потом пустились на поиски, наконец разыскали судно, бывшее под командой Куррана.
Мюрат, поджидая товарищей, провел ночь на суше, проклиная бурю и препятствия, но твердо уповая на удачу и верность окружающих и обещая им, что через неделю их ждут торжественный въезд в Неаполь, восторженная встреча с цветами и радостными возгласами толпы.
Мюрат падал от усталости; желая показать экипажу пример мужества и выносливости, он во время пути не покидал палубы. Поэтому лишь только он успел завернуться в широкий плащ и лечь на песок, как тотчас же погрузился в крепчайший сон. Но предварительно с чувством посмотрел на медальон, который носил на груди, и внимательно перечел письмо. Это были портрет королевы Каролины и ее последнее письмо на Корсику. Королева, по-видимому, не знала о его проекте и просила, чтобы он приехал к ней в Триест. Но король прекрасно знал о врожденной гордости своей супруги и потому, понимая, что может сохранить ее любовь лишь при условии возвращения короны, не хотел предстать перед ней низвергнутым королем, беглецом, изгнанником.
Одним из главнейших мотивов этой рискованной попытки было желание триумфально вернуться вместе с супругой в Неаполь. Он зашел уже слишком далеко, отступать было поздно. Несмотря на то, что начало сложилось крайне неудачно, что он растерял почти весь свой флот и даже при всей своей доверчивости почувствовал некоторое сомнение в ближайших помощниках, он все же ни на одно мгновение не пал духом, и ему даже в голову не пришла мысль просить убежища в Испании или в Австрии, в Триесте. Напротив, Мюрат еще сильнее заковался в броню энергии и мог бы воскликнуть как Аякс: «Я вопреки богам останусь победителем!»
Буря пронеслась, небо разъяснилось, заблестели звезды; в воздухе разливался аромат апельсиновых рощ, мирты и сосны. Солдаты собрались вокруг костров, беседуя и заканчивая ужин; потом огни погасли, голоса умолкли, все погрузилось в глубокий сон. Пока Мюрат и его спутники отдыхали, по другую сторону бухты происходило совещание главнейших заправил, которым доверился Мюрат. Тут были Барбара, Курран и два-три предателя, подкупленные Медичи, министром Фердинанда IV, замыслившего свержение короля и устранение его верных соратников при высадке в Пиццо. Совещание происходило в котловине, служившей некогда пристанищем таможенным солдатам.
Барбара, вынужденный оставаться после высадки на сушу при короле, сослался на страшную усталость и скрылся в палатке. Его поведение показалось Люперкати более чем подозрительным, начиная с той минуты, когда начальник эскадры велел погасить огни фелюги, из-за чего отстали и растерялись все остальные суда. С тех пор Люперкати зорко следил за Барбарой. Ему показалось, что лишь только они сошли на землю, как Барбара послал куда-то одного из матросов с неизвестным поручением. Маркиз даже спросил об этом у Барбары; последний с легкой заминкой ответил, что, опасаясь близкого полицейского или таможенного поста, послал матроса на разведку. Люперкати не удовлетворился этим ответом. Его подозрения ничуть не рассеялись, а, наоборот, усилились, и он решил подежурить и убедиться в том, действительно ли вернется посланный из разведки или же нет. Для этого маркиз спрятался за большие ящики с провиантом и стал терпеливо ждать.
Около десяти часов Люперкати заметил со своего поста, как из палатки Барбары вынырнула какая-то тень и направилась к утесам. Он тоже вышел из своей засады и последовал за этим ночным пешеходом; последний так уверенно шел по незнакомой местности неприятельской страны, что ясно было, что у него есть твердо намеченная цель. Мысль об измене все больше утверждалась у Люперкати. Но что он мог предпринять? Поднять тревогу и поставить лагерь на ноги? Разбудить короля? Схватить этого человека? Все эти меры были более чем рискованы. Может быть, дело шло о простом дезертирстве. Поэтому Люперкати счел за лучшее самому проследить за незнакомцем и в точности узнать его намерения.
Остановившись на этом решении, маркиз осторожно последовал за тенью, прилагая все старания, чтобы не произвести ни малейшего шороха. Добравшись до вершины холма, он остановился на мгновение. Площадка была довольно велика и надо было обезопасить себя на тот случай, если бы незнакомцу пришло в голову оглянуться. Но к своему крайнему изумлению, он увидел, как последний достал из-под плаща фонарь, зажег его и, светя перед собой, снова пустился в путь. Этого времени было достаточно: маркиз узнал, что это был Барбара, который шел к какой-то твердо намеченной цели.
Сомнений не было: начальник эскадры, человек, которому Мюрат вверил свою жизнь и корону, а также жизнь всех смельчаков, отстаивавших его права, – этот самый человек направлялся теперь к его злейшим врагам с целью предать его, спящего, и, быть может, привести с собой вооруженных людей.
В первое мгновение Люперкати решил немедленно застрелить изменника, но мысль, что он своим выстрелом предупредит врагов, заставила его отказаться от этого намерения. Кроме того, он был бы лишен возможности узнать замыслы Барбары.
Поэтому маркиз решился на более опасное и трудное: он решился проследить за Барбарой до конца, выслушать переговоры и в том случае, если Барбара выдаст врагам место якорной стоянки Мюрата, поспешить вернуться тем же путем раньше предателя и предупредить короля и верных ему людей.
Люперкати рассудил, что ему хватит времени, чтобы вернуться даже в том случае, если его постигнет неудача и он будет замечен врагами. Лишь бы ему удалось добежать до вершины холма, а там он уже сумеет выстрелами и криком поднять тревогу в лагере короля и побудить его к немедленному бегству.
Итак, Люперкати бесстрашно последовал за Барбарой. Море шумело, и поднялся ветер, что значительно облегчало его задачу, так как заглушало шаги.
Приблизительно после получасовой ходьбы Барбара внезапно свернул в сторону, и несколько мгновений спустя свет фонаря погас и он сам исчез, словно сквозь землю провалился. Вокруг снова воцарилась глубокая, зловещая тьма.
Люперкати осторожно двинулся в том направлении, где в последний раз мелькнул свет фонаря, и вскоре нашел крутую, узенькую каменистую тропинку, спускавшуюся к морю. Стараясь изо всех сил не произвести шума, Люперкати стал осторожно спускаться по тропинке. Когда он стал уже совершенно ясно различать шум прибоя о прибрежные камни, до него одновременно донесся и звук оживленно беседующих голосов.
Маркиз опасался продолжать свой путь, чтобы внезапно не оказаться на виду у собравшихся, но, с другой стороны, ему было необходимо слышать все, что будет говориться этими злоумышленниками, и узнать те планы, которые они строили против своей жертвы – Мюрата. С громадными усилиями ему удалось добраться до выступа большого утеса, прикрывавшего нижнюю часть тропинки, и приникнуть к нему ухом.
Разговаривающих было человек пять-шесть. Не вызывало сомнений, что среди них находился Курран. Его легко можно было узнать по характерному, резкому и отчетливому голосу, покрывавшему все остальные.
– Все уже условлено, – сказал он, – завтра после снятия с якоря, я отделюсь от Мюрата, и уже ничто не будет в состоянии снова соединить нас.
Вмешался незнакомый голос:
– Что касается меня, то я отвечаю за своих молодцов: они слушаются меня беспрекословно. Я скажу им, что Мюрат отказался от своих планов, и они тотчас же согласятся вернуться со мной на Корсику.