— Бумаги?
— Мне донесли, что здесь были найдены листки. Отдай их мне.
— Листки действительно были, но теперь их нет. Я их сжег.
— Все?
— До единого, Топклифф.
Шекспир едва сдержался, чтобы не скрестить руки на груди, где он спрятал листок.
— Если я выясню, что ты мне солгал, тебе, Шекспир, не сносить головы. Мне известна одна маленькая тайна твоего отца. Может, и у тебя она есть? Не расходятся ли твои слова с делом?
Лицо Шекспира пошло пятнами.
— Ты ничего не знаешь о моей семье, Топклифф.
Но было ясно, что Топклифф что-то знает, и его слова обеспокоили Шекспира.
Он поступил на службу к Уолсингему, полагая, что новая религия, эта англиканская церковь, и есть истинная религия, что римская церковь, торгующая реликвиями, погрязшая в предрассудках, с инквизицией и сжиганием на кострах, была порочна. Будь он предан этой английской версии христианства, он мог бы жизнь за нее отдать. Но все же верность семье разрывала его: его отец, нарушая законы, по-прежнему тайно исповедовал католичество и не посещал приходскую церковь по воскресеньям. В случае с Топклиффом подобные сведения становились пороховым зарядом в руках играющего с огнивом ребенка. В любой момент об этом могло стать известно, что разрушило бы жизнь его отца, да и его карьера была бы под угрозой.
Топклифф сплюнул Шекспиру под ноги.
— Я знаю то, что знаю, а ты знаешь, что мне известно. И вот что я тебе скажу. Дело Говарда — дело королевы, и я буду им заниматься. Я знаю, что здесь произошло. Это сделал Саутвелл, этот женоподобный папист. Такие, как он, способны сотворить подобное с женщиной. Я найду этого иезуита Роберта Саутвелла и покажу тебе убийцу. Я собственноручно повешу его, кастрирую и выпущу ему кишки. Я умоюсь кровью из его сердца и повеселюсь от души!
Глава 3
На Темзе еще продолжался прилив, когда Шекспир подошел к расположенному выше по течению сразу за Лондонским мостом спуску к воде, куда причаливали оснащенные навесом лодки, развозившие пассажиров. Предупредив суетящуюся там толпу криком «По королевскому делу!», в ожидании лодки Джон вспомнил слова Топклиффа об отце, и его снова охватил страх. Да, отец Шекспира был оштрафован за неповиновение и действительно придерживался старых религиозных взглядов. Это привело к бесчисленным спорам между отцом и старшим сыном, и в итоге в их отношениях появилась трещина, залатать которую теперь было весьма трудно. Шекспира охватила волна безмерной печали. Он любил отца, но считал, что тот заблуждается, упрямится понапрасну и причиняет ненужные страдания семье.
Теперь Топклифф говорит, что упрямство его отца может каким-то образом отразиться на его сыне. Шекспир прекрасно понимал опасность подобных заявлений, даже намек на папизм мог послужить поводом к тому, что среди ночи к нему нагрянут персеванты из наводящего ужас отряда вооруженных до зубов вояк, действующих по приказу таких государственных людей, как Топклифф.
А как насчет предположения Топклиффа о том, что иезуит Роберт Саутвелл и есть убийца? Саутвелл действительно находился в розыске; возможно, он был самым разыскиваемым человеком во всей Англии, но разве это причина для того, чтобы считать его убийцей? Быть может, у Топклиффа были сведения, о которых Шекспир не знал.
Сев в лодку, Джон еще сильней ощутил зловонный запах реки: прибывающая с приливом вода несла фекалии и гниющие туши животных из Дептфорда, Гринвича и тех мест, что находились дальше по течению. Зато этот хороший полноводный поток быстро нес лодку вверх по течению Темзы к Суррею и Барн-Элмсу, загородному дому сэра Френсиса Уолсингема.
Уолсингем называл Барн-Элмс своей «бедной хижиной», хотя в действительности это был прекрасный особняк на излучине реки с большой площадью прилегающих земель, среди которых были как сады, так и фермерские угодья. Летом грандиозно вздымающиеся на сто футов ввысь вязы, давшие поместью имя, [9]укрывали дом и все вокруг причудливой пятнистой тенью. Зимой же, мрачные и голые, они напоминали черных воронов на пашне. Конюшни были особо примечательными: около семидесяти великолепных лошадей содержались в стойлах из кирпича — в таких рабочий люд и сам не побрезговал бы поселиться. С лошадьми занимались целый день, чтобы скакуны не утрачивали навыка ровного бега, искусный кузнец с подмастерьями работали не покладая рук, подковывая лошадей, а конюхи кормили, обслуживали и чистили животных. К тому же в особняке постоянно находилось не менее дюжины почтовых гонцов, способных скакать день и ночь, развозя послания в Вестминстер, Лондон, Гринвич и более отдаленные места и обратно.