Въ восемь часовъ пріѣхалъ докторъ. Онъ недолго пробылъ у больного и не позволилъ ему говорить. Рирдону въ особенности хотѣлось узнать что-нибудь о ребенкѣ, но ему отвѣтили, что нужно подождать.
Черезъ часъ пришла Эми. Мужъ ея не могъ приподняться и только взялъ ея руку, пристально глядя ей въ лицо. Глаза ея были заплаканы и лицо носило такое выраженіе, какого онъ еще никогда не видалъ на немъ.
— Что Вилли?
— Ему лучше, былъ отвѣтъ.
Онъ продолжалъ всматриваться въ ея черты.
— Хорошо-ли, что ты оставила его?
— Замолчи! Тебѣ нельзя говорить.
Изъ глазъ ея брызнули слезы, и Рирдонъ понялъ, что ребенокъ умеръ.
— Скажи правду, Эми!
Она опустилась на колѣни возлѣ его постели и прижалась мокрой щекой къ его рукѣ.
— Я пришла ходить за тобою, мужъ мой милый, сказала она, немного погодя, поднявшись на ноги и цѣлуя его въ лобъ. — У меня не осталось никого, кромѣ тебя.
У Рирдона какъ-будто что-то оборвалось въ сердцѣ. На минуту его охватилъ такой ужасъ, что онъ закрылъ глаза и словно потонулъ въ какой-то черной мглѣ. Но послѣднія слова жены запали въ его памяти и постепенно раздули въ его душѣ искру утѣшенія. Бѣдный Вилли былъ первой причиной охлажденія между нимъ и Эми; любовь къ ребенку вытѣснила изъ ея сердца любовь къ мужу. Теперь опять все пойдетъ какъ въ первые дни брака, опять они будутъ всѣмъ другъ для друга.
— Зачѣмъ ты пріѣхалъ сюда такой больной? сказала она. — Отчего не далъ мнѣ знать?
Онъ улыбнулся и поцѣловалъ ея руку.
— И ты скрылъ отъ меня вчера правду, жалѣя меня...
Она сдерживала слезы, зная, что ему вредно волноваться. Идя къ нему, она намѣревалась скрыть смерть ребенка, но нервы ея не выдержали. Она даже не могла долго оставаться у постели больного; эта безсонная ночь, закончившаяся внезапной агоніей, истощила ея послѣднія силы. Вскорѣ послѣ ея ухода явилась опытная сестра милосердія, получившая отъ доктора всѣ нужныя инструкціи для этого, какъ онъ сказалъ ей, очень серьезнаго случая.
Къ вечеру серьезность его не уменьшилась. Больной пересталъ кашлять и безпокойно двигаться, но впалъ въ летаргію. Позже у него начался бредъ, но онъ говорилъ такъ тихо, что словъ нельзя было разобрать. Эми вернулась къ нему часа въ четыре и оставалась до поздней ночи; но, истощенная физически, она могла только сидѣть возлѣ него и тихо плакать. Она телеграфировала матери и ждала ея пріѣзда къ похоронамъ ребенка.
Когда она встала, чтобы пойти отдохнуть, Рирдонъ, лежавшій, какъ казалось, въ безсознательномъ состояніи, вдругъ открылъ глаза и позвалъ ее.
— Я здѣсь, сказала она, наклонившись надъ нимъ.
— Дай знать Биффену.
— Хорошо, милый; я телеграфирую ему. Скажи его адресъ.
Отвѣта не было. Эми раза два повторила вопросъ, и не получая отвѣта, заключила, что мужъ ея снова впалъ въ летаргическое состояніе. Она уже хотѣла отойти, когда онъ, не открывая глазъ, отчетливо проговорилъ: «Я не могу вспомнить адреса».
На слѣдующій день больному стало такъ трудно дышать, что пришлось приподнять его и прислонить къ подушкамъ. Но днемъ онъ находился въ сознаніи и шепталъ слова любви въ отвѣтъ на грустные взгляды Эми. Онъ ни на минуту не выпускалъ ея руки и отъ времени до времени подносилъ ее къ своимъ губамъ или къ щекѣ. Къ ночи у него возобновился бредъ, на этотъ разъ довольно связный и явственный. Онъ относился большею частію къ тому времени, когда бѣдняга напрягалъ свои послѣднія силы, чтобы написать что-нибудь достойное себя. Казалось, онъ вновь переживалъ всѣ свои тогдашнія муки. «Не могу, Эми, говорилъ онъ, не могу болѣе, — у меня мозгъ износился; я не могу сочинять, не могу даже думать. Посмотри, — я просидѣлъ цѣлые часы, а написалъ всего десять строкъ. И куда это годится? — только въ печку. Но нѣтъ, нельзя — надо каждый день писать заданный урокъ».
У Эми съ болью сжималось сердце, когда она слушала эти слова, переносившія ее къ безотрадному прошлому. Она поняла теперь, какія муки вынесъ тогда ея мужъ; поняла, что отъ нея зависѣло облегчить эти муки, а она, вмѣсто того, все болѣе и болѣе чуждалась его и наконецъ бросила его изъ эгоистическаго страха бѣдности. Пока мужъ ея лежалъ въ нѣмой летаргіи, она думала только о своемъ мертвомъ ребенкѣ, горевала только о немъ; но бредъ больного возвратилъ ея мысли къ нему, къ прошлому, и примѣшалъ къ ея горю ѣдкіе укоры совѣсти.
Сестра, слышавшая этотъ бредъ, вопросительно поглядывала на Эми.
— Мой мужъ — писатель, пояснила она въ отвѣтъ на этотъ взглядъ. — Не такъ давно ему приходилось писать во время болѣзни, когда ему нуженъ былъ отдыхъ.