— Нельзя сказать, чтобы я потеряла ее, въ раздумьи возразила Эми. — Я знаю очень хорошо, что, будь у тебя много денегъ, ты писалъ-бы все лучше и лучше.
— Тысячу разъ благодарю тебя за эти слова, дорогая моя!
— Но дѣло въ томъ, что денегъ у насъ нѣтъ и мало надежды, что когда-нибудь онѣ будутъ. Скупой дядя не оставитъ намъ ничего, я увѣрена въ этомъ. Мнѣ не разъ уже приходило желаніе поѣхать къ нему и умолять его на колѣняхъ упомянуть о насъ въ своей духовной. Конечно, это было-бы напрасно, прибавила она, смѣясь; — но, право, я была-бы способна на это, если-бы разсчитывала на успѣхъ.
Рирдонъ молчалъ.
— Я не заботилась такъ о деньгахъ, когда выходила за тебя. Я не знала настоящей нужды и, говоря откровенно, думала, что ты увѣренъ въ будущемъ. Впрочемъ, я пошла-бы за тебя и въ томъ случаѣ, еслибы ты могъ разсчитывать только на извѣстность.
— Ты увѣрена въ этомъ?
— Да. Но теперь я лучше узнала цѣну деньгамъ. Это величайшая сила въ мірѣ. Еслибы мнѣ пришлось выбирать между громкою славой въ бѣдности и незавидною репутаціей съ богатствомъ, я, не задумываясь, избрала-бы второе.
— Не можетъ быть!
— Повѣрь.
Онъ со вздохомъ отвернулся.
— Относительно славы, ты права. Что такое слава? Она создается нѣсколькими десятками голосовъ изъ милліоновъ людей, которые никогда и не замѣтили-бы сами собою тѣхъ достоинствъ, которыя они прославляютъ. Такова доля геніальнѣйшихъ людей. Что-же касается посредственностей вродѣ меня, то смѣшно, нелѣпо и биться изъ-за того, чтобы какой-нибудь десятокъ голосовъ призналъ меня «выдающимся изъ уровня». Можетъ-ли быть тщеславіе глупѣе этого? Черезъ годъ послѣ того, какъ я напишу мою послѣднюю книгу, обо мнѣ и не вспомнятъ. Все это одна фатовская позировка!
Эми покосилась на него, но ничего не сказала.
— Но иногда человѣкъ не можетъ примириться съ сознательной неискренностью своего труда, продолжалъ ея мужъ. — Правда, большинство современныхъ писателей не знаютъ этого чувства. Лишь-бы произведеніе ихъ отвѣчало рыночному спросу — болѣе имъ ничего не нужно. Я напередъ знаю, что отвѣтилъ-бы мнѣ популярный романистъ, еслибы услыхалъ, какъ я браню его книги. «Не думаете-ли вы, что я не сознаю, что пишу вздоръ? сказалъ-бы онъ. — Сознаю такъ-же хорошо, какъ и вы. Но я чувствую въ себѣ призваніе жить съ комфортомъ. У меня роскошно обставленная квартира; жена и дѣти мои счастливы и благодарны мнѣ за свое счастье. Если-же вы предпочитаете жить на чердакѣ и — что еще хуже — заставлять жену и дѣтей дѣлить съ вами такую жизнь, то это ваше дѣло». И онъ былъ-бы правъ.
— Но зачѣмъ-же предполагать, что его произведенія непремѣнно должны быть вздоромъ? возразила Эми. — Иногда и хорошія вещи имѣютъ успѣхъ.
— Я говорю объ успѣхѣ у массъ, который никогда не опредѣляется литературными достоинствами; а если въ моихъ словахъ слышится горечь, такъ это объясняется сознаніемъ моего безсилія. Я — неудачникъ, душа моя, и трудно требовать, чтобы я относился добродушно къ успѣху другихъ, кто заслуживаетъ его гораздо менѣе, чѣмъ я заслуживалъ, пока былъ способенъ писать.
— Если ты увѣришь себя, что ты неудачникъ, то и будешь имъ наконецъ. Но я вовсе не убѣждена, что ты не въ состояніи заработывать хорошія средства къ жизни своимъ перомъ. Послушайся моего совѣта: отложи всѣ твои идеи о томъ, что достойно и что недостойно. Если ты не въ состояніи написать трехтомнаго романа, то напиши небольшую вещь, но такую, которая могла-бы нравиться публикѣ. Помнишь, Мильвэнъ говорилъ, что большіе романы отжили свое время, и будущее принадлежитъ книгамъ въ одинъ шиллингъ. Отчего не попробовать? Дай себѣ недѣльный срокъ на то, чтобы придумать сенсаціонную тему, и двухъ-недѣльный, — чтобы написать ее. Приготовь эту повѣсть къ концу октября, къ новому сезону. Не выставляй твоего имени, если не хочешь. Оно и значенія не можетъ имѣть у этого сорта читателей. Право, попробуй писать «для рынка», какъ говоритъ Мильвэнъ. Можетъ быть, тебѣ и повезетъ.
Рирдонъ стоялъ передъ женой и глядѣлъ на нее съ выраженіемъ грустнаго недоумѣнія.
— Ты забываешь, Эми, что для этого рода литературы нуженъ особенный талантъ, которымъ я не обладаю. Выдумать фабулу такого произведенія для меня всего труднѣе.
— Но фабула можетъ быть глупой, лишь-бы она была способна заинтересовать массы. Помнишь «Пустую статую»? Что можетъ быть глупѣе? — а расходится тысячами.
— Врядъ-ли я могу написать что-нибудь подобное, тихо сказалъ Рирдонъ.
— Прекрасно; что-же ты можешь написать?
— Можетъ быть, мнѣ удастся написать двухтомный романъ вмѣсто трехтомнаго.
Онъ сѣлъ къ письменному столу и безнадежно уставился глазами въ бѣлый листъ бумаги.