— Безъ сомнѣнія, самъ Фэджъ, сказала она наконецъ.
— Говорятъ, не самъ. Я слышалъ изъ достовѣрнаго источника, что это отличился одинъ изъ его молодыхъ сотрудниковъ.
— Ты подразумѣваешь, конечно, Мильвэна, спокойно сказала Мэріанъ. — Не думаю, чтобы это была правда.
Отецъ пытливо посмотрѣлъ на нее; онъ ожидалъ болѣе рѣшительнаго протеста.
— Я не вижу причины не вѣрить этому, сказалъ онъ.
— А я вижу много причинъ, и не повѣрю безъ доказательствъ.
Мэріанъ никогда еще не говорила съ отцомъ такимъ тономъ.
— Мнѣ говорилъ человѣкъ, слышавшій это отъ самого издателя книги, Джедвуда.
Это было не совсѣмъ точно, но Юлю непремѣнно хотѣлось знать, какой эффектъ произведетъ на его дочь увѣренность, что это писалъ Мильвэнъ. Правда, и самъ онъ далеко не былъ увѣренъ въ этомъ; онъ узнавалъ Фэджа въ каждой строчкѣ рецензіи, но тѣмъ не менѣе старался увѣрить себя, что это Мильвэнъ такъ удачно подражаетъ манерѣ своего принципала.
— Почему можетъ знать Джедвудъ?
Юль пожалъ плечами.
— Эти вещи не остаются тайной въ литературномъ мірѣ.
— Нѣтъ, это ошибка.
— Ты такъ увѣрена въ этомъ? Отчего, позволь спросить?
Голосъ его дрожалъ отъ злобы.
— Оттого, что Мильвэнъ не сталъ-бы писать въ такомъ тонѣ о твоей книгѣ.
— Не ты-ли ошибаешься, милая? Мильвэнъ сдѣлаетъ все, чего отъ него потребуютъ, лишь-бы ему за это заплатили.
Мэріанъ помолчала, потомъ подняла глаза и спокойно спросила:
— Отчего ты такъ думаешь?
— Оттого, что знаю этотъ типъ людей.
— Ты убѣдишься, что ошибаешься, сказала она и вышла изъ комнаты.
Она боялась оставаться долѣе; сердце ея было полно негодованія противъ отца, и она опасалась, какъ-бы у нея не сорвалось съ языка что-нибудь способное совершенно измѣнить ихъ взаимныя отношенія. Даже еслибы подозрѣнія его были искренни и онъ хотѣлъ предупредить ее противъ Мильвэна, — развѣ въ такой формѣ слѣдовало сдѣлать это? Отецъ, движимый только любовью къ дочери, не сталъ-бы говорить съ нею такимъ тономъ и бросать на нее такіе взгляды. Нѣтъ, имъ руководитъ только литературное соперничество, которое ослѣпляетъ и располагаетъ вѣрить всякой грязи о противникѣ. Никогда еще не сознавала она такъ живо, какъ въ эту минуту, пустоты своей жизни, ничтожества наполняющихъ ее интересовъ.
Обѣдъ прошолъ въ молчаніи; Альфредъ былъ въ самомъ черномъ настроеніи духа и все время читалъ газету. Выходя изъ-за стола, онъ спросилъ дочь такимъ тономъ, какимъ не говорятъ и съ служанкой:
— Ты все списала?
— Нѣтъ, не болѣе половины, отвѣтила она холодно.
— Кончишь сегодня?
— Едва-ли. Я иду со двора.
— Такъ я самъ кончу.
Онъ ушолъ въ кабинетъ. Мистриссъ Юль съ тревогой слѣдила за этой сценой.
— Что случилось, Мэріанъ? шопотомъ спросила она дочь. — Не ссорься съ отцомъ, душенька, прошу тебя!
— Я не раба, мама, и не хочу терпѣть несправедливостей.
— Да въ чемъ дѣло? Хочешь, я пойду и поговорю съ нимъ?
— Нѣтъ, ненадо. Нельзя-же жить въ вѣчномъ страхѣ.
Для Мистриссъ Юль эта ссора была невообразимымъ несчастіемъ. Ей и не грезилось, чтобы кроткая, тихая Мэріанъ могла дойти когда-нибудь до открытаго возмущенія противъ отца. Она не успѣла разспросить, что произошло между ними, такъ-какъ дочь скоро ушла.
Мэріанъ хотѣла въ тотъ-же вечеръ сходить къ своимъ пріятельницамъ и предупредить ихъ,
чтобы онѣ не приходили къ ней болѣе; но ей не легко было предоставить отцу самому доканчивать переписку рукописи; притомъ-же въ ея душѣ шевелилось сомнѣніе, не слишкомъ-ли она увлеклась, защищая Мильвэна. Не самъ-ли онъ говорилъ ей, что онъ способенъ даже на низкіе поступки для проложенія себѣ дороги?
Она не рѣшалась уйти. Съ одной стороны, ей жаль было отца; съ другой, — натура ея брала верхъ и въ душу закрадывались робость и раскаяніе. Она постучалась въ дверь кабинета и вошла.
— Папа, сказала она, — я говорила не подумавъ... Конечно, я буду продолжать переписку и постараюсь кончить какъ можно скорѣе.
— Не надо, милая, отвѣтилъ онъ низкимъ, хриплымъ голосомъ. — Проводи вечеръ какъ знаешь; ты мнѣ не нужна.
— Я виновата, папа, я была рѣзка. Прости меня.
— Уходи, пожалуйста! Слышишь-ли?
Мэріанъ съ минуту простояла въ нерѣшимости;
въ душѣ ея постепенно поднялось сознаніе возмутительной несправедливости отца, и она вышла изъ кабинета такъ-же спокойно, какъ и вошла. Она сказала себѣ, что теперь она въ-правѣ идти куда хочетъ. Однако, это право осталось за нею только въ теоріи; робкая и покорная натура ея удержала ее дома и она не выходила изъ своей комнаты.
Завтракъ на другой день прошолъ въ молчаніи. Но когда Юль выходилъ изъ-за стола и Мэріанъ спросила у него указаній относительно работы въ музеѣ, онъ отвѣтилъ дѣловымъ тономъ и они поговорили нѣсколько минутъ. Затѣмъ Мэріанъ ушла въ музей, а отецъ ея остался дома; тѣмъ и кончился этотъ эпизодъ.