— Пожалуй, вы правы.
Мильвэнъ былъ благодаренъ ей за эту мысль, только теперь сообразивъ, какую опрометчивость сдѣлалъ-бы онъ, написавъ къ Юлю. Фэджъ легко могъ-бы узнать объ этомъ письмѣ и поссориться съ нимъ.
— Вы правы, повторилъ онъ. — Я постараюсь пресѣчь этотъ слухъ въ самомъ источникѣ. Благодарю васъ, что вы не повѣрили ему. Я не настолько низокъ, чтобы сдѣлать подобную вещь. Уже одно то, что это вашъ отецъ...
Онъ не договорилъ.
— Стало-быть, вашъ отецъ не совсѣмъ дружелюбно расположенъ ко мнѣ? спросилъ Джэсперъ, помолчавъ.
— Трудно было-бы ожидать...
— Вѣрно. Я полагаю, что уже одно мое сотрудничество у Фэджа повредило мнѣ во мнѣніи мистера Юля... Надѣюсь, однако, что это не помѣшаетъ намъ съ вами оставаться друзьями?
— Надѣюсь.
— Для меня ваша дружба дорога, продолжалъ онъ. — Съ нею я не упущу по крайней мѣрѣ изъ вида высшихъ идеаловъ, хотя и буду продолжать бороться за пріобрѣтете благъ земныхъ.
Мэріанъ шла, потупивъ глаза, и не замѣтила, какъ они дошли до ея дома.
— Благодарю васъ, сказала она, останавливаясь.
— Какъ, уже пришли! А мнѣ показалось, что мы шли всего нѣсколько минутъ. Теперь я пойду подкрѣпиться рюмкой виски — и на покой!
— Да послужитъ она вамъ въ-прокъ! пошутила Мэріанъ.
— А вы способны шутить! сказалъ Джэсперъ, съ улыбкой глядя на нее и удерживая протянутую ему руку.
— Развѣ я кажусь такою скучной?
— Отнюдь не скучной, а благоразумной, трезвой, сдержанной, такою, однимъ словомъ, какимъ долженъ быть мой другъ, такъ какъ сходятся только противоположности. Тѣмъ лучше, если эти качества не исключаютъ и веселости.
У Мэріанъ дрожали руки, когда она вкладывала свой ключъ въ замокъ. При входѣ дочери въ гостинную, Мистриссъ Юль положила шитье, за которымъ она одиноко провела вечеръ.
— Я засидѣлась, сказала дѣвушка, силясь подавить радостное волненіе, звучавшее въ ея голосѣ.
— Я уже начинала безпокоиться. Весело тебѣ было?
— Да, я провела вечеръ пріятно.
Въ самомъ дѣлѣ, у нея рѣдко бывало такъ свѣтло на душѣ, какъ въ эти минуты. Уйдя въ свою комнату, она стала думать о Мильвэнѣ, припоминать его слова, взгляды, ища въ нихъ пищи надеждѣ, которой жаждало ея сердце. Джэсперъ былъ первый человѣкъ, показавшій, что можно интересоваться ею какъ женщиной. Никогда, до встрѣчи съ нимъ, взглядъ мужчины не говорилъ ей, что она нравится; никогда не слыхала она такихъ словъ, которыя будили-бы въ ней тайное волненіе. Джэсперъ далеко не отвѣчалъ ея идеалу, но тѣмъ не менѣе, со времени встрѣчи съ нимъ въ поляхъ Ватльборо, мысль о немъ вытѣснила всѣ ея грезы. Съ самаго того дня она поняла, что можетъ полюбить его, если онъ станетъ искать ея любви. Съ тѣхъ поръ она внимательно изучала его недостатки, при каждомъ разговорѣ съ нимъ открывала въ немъ новыя слабости, но въ результатѣ все-таки полюбила его серьезно. Онъ нравился ей своими личными свойствами, безотносительно къ его профессіи. Идеальные люди не нисходятъ къ дѣвушкамъ въ ея положеніи; она считала чудомъ, что даже и такой человѣкъ, какъ Джэсперъ, встрѣтился на ея пути. Съ первой-же встрѣчи она прочла въ его взглядахъ, что онъ заинтересованъ ею; и вотъ наконецъ дошло дѣло до признанія въ «уваженіи», въ желаніи быть для нея болѣе чѣмъ простымъ знакомымъ. И какъ крѣпко жалъ онъ ей руку!.. Теперь она будетъ терпѣливо выносить свою тусклую жизнь, въ ожиданіи свѣтлаго луча счастья.
XV.
Послѣдній годъ какъ-будто прибавилъ нѣсколько лѣтъ Эдвину Рирдону; въ тридцать-три года онъ казался сорока-лѣтнимъ. По походкѣ и манерамъ его нельзя было принять за молодого человѣка; онъ ходилъ сгорбившись и замѣтно опираясь на трость; шагъ его потерялъ эластичность, голосъ сдѣлался глухимъ и говорилъ онъ какъ-то нерѣшительно, словно обдумывая каждое слово, что нерѣдко замѣчается у людей, утратившихъ самоувѣренность вслѣдствіе неудачъ въ жизни. Въ его блуждающемъ, подчасъ даже дикомъ взглядѣ читалась постоянная тревога. По ночамъ, онъ рѣдко спалъ въ собственномъ смыслѣ слова; обыкновенно у него вся ночь проходила въ борьбѣ между физическою усталостью и неугомонной работой мысли. Нерѣдко бывало, что какое-нибудь чисто мнимое затрудненіе въ его романѣ мучило его во снѣ, заставляло часто просыпаться и разсуждать самого съ собою. Часто онъ бредилъ во снѣ и будилъ Эми; обыкновенно бредъ состоялъ въ спорѣ съ кѣмъ-то, кто требовалъ отъ него непосильнаго дѣла. Онъ горячо протестовалъ, доказывалъ несправедливость требованія. Разъ Эми услыхала, что онъ проситъ милостыни какъ нищій. Это было такъ ужасно, что она заплакала. Проснувшись, онъ спросилъ, что онъ говорилъ, но у нея не хватило духа сказать правду.