— Я не признаю за вами права дѣлать мнѣ эти вопросы, — тѣмъ болѣе, такимъ тономъ.
Джонъ докурилъ папиросу и всталъ.
— Я пришелъ не съ тѣмъ, чтобы ссориться съ вами; но я долженъ прибавить, что такъ-какъ я дѣлю съ моею матерью расходы по содержанію нашего дома, то вопросъ этотъ касается меня очень близко; и не мѣшало-бы и вамъ интересоваться имъ поболѣе, чѣмъ вы это дѣлаете.
Рирдонъ, уже устыдившійся своей вспышки, помолчалъ и потомъ холодно отвѣтилъ:
— Вы высказались достаточно вразумительно, и я постараюсь доказать, что вы говорили не напрасно. Имѣете вы еще что-нибудь сказать мнѣ?
— Кажется, ничего; честь имѣю кланяться.
Они холодно простились и Рирдонъ заперъ за гостемъ дверь. Немного погодя, онъ и самъ вышелъ изъ дома, но уже не съ тою цѣлью, съ которою раньше собирался выйти. Онъ прямо отправился къ мебельщику, чтобы позвать его къ себѣ и продать всю свою мебель за исключеніемъ самыхъ необходимыхъ предметовъ, которыми онъ располагалъ меблировать свою комнату, такъ-какъ немеблированную комнату можно было нанять дешевле.
Спустя часъ, вся лишняя мебель была продана за 18 фунтовъ стерлинговъ, и Рирдонъ отправился въ Ислингтонъ, чтобы отказаться отъ нанятыхъ имъ вначалѣ двухъ комнатъ и нанять всего одну, изъ самыхъ дешевыхъ. Часа два проискалъ онъ свою идеальную мансарду и наконецъ нашелъ ее въ одномъ изъ узкихъ проулковъ этого квартала. Комната ходила по полкронѣ въ недѣлю. Подкрѣпившись послѣ того въ закусочной, Рирдонъ вернулся домой и написалъ въ своемъ бывшемъ кабинетѣ, на единственномъ оставшемся у него столѣ, слѣдующее письмо:
«Прилагаю при семъ 20 фунтовъ стерлинговъ. Мнѣ напомнили, что содержаніе ваше обременитъ вашихъ родственниковъ, и я счелъ за лучшее продать мебель. Посылаю вамъ всѣ деньги, въ которыхъ я не имѣю непосредственной надобности. Завтра вы получите ящикъ съ вещами, которыя я не счелъ себя въ правѣ продавать. Какъ скоро я начну получать мое жалованье, половина его будетъ препровождаться къ вамъ каждую недѣлю.
Э. Рирдонъ».
Далѣе слѣдовалъ его будущій адресъ.
Вложивъ въ конвертъ письмо и деньги, онъ самъ отнесъ пакетъ къ Мистриссъ Юль и, позвонивъ, вручилъ служанкѣ, наказавъ отдать въ руки Мистриссъ Рирдонъ.
Негодованіе, гордость, чувство обиды поддерживали его весь этотъ день въ напряженномъ состояніи; но когда онъ вернулся въ свою пустую квартиру, всѣ эти чувства заглушились невыразимой тоской. Онъ бросился на свое кресло-кровать и болѣе часа пролежалъ въ какомъ-то оцѣпенѣніи.
Несмотря на холодъ въ комнатѣ, онъ не сталъ разводить огня; но голодъ заставилъ его встать и поискать въ шкафу чего-нибудь съѣстного. Онъ нашелъ остатки вчерашняго обѣда и, какъ усталый работникъ, сталъ ѣсть попросту руками и ножомъ, поставивъ тарелку къ себѣ на колѣни. На что ему было деликатничать? Онъ чувствовалъ себя совершенно одинокимъ въ мірѣ; единственною близкою душой оставался ему Биффенъ. Эти обнаженныя комнаты были символомъ его жизни; все у него было отнято, потому-что онъ ни за что не могъ болѣе платить. «Будь благодаренъ и за тѣ крохи, которыми ты можешь еще поддерживать свою жизнь, говорилъ онъ себѣ. Человѣкъ имѣетъ право лишь на то, за что онъ можетъ платить деньгами. Ты полагалъ, что любовь составляетъ исключеніе. Глупый идеалистъ! Любовь-то первая и бѣжитъ отъ бѣдности. Живи на твои 12 шиллинговъ въ недѣлю и довольствуйся воспоминаніями о прошломъ!»
Въ этой самой комнатѣ онъ сидѣлъ съ Эми по возвращеніи ихъ изъ брачнаго путешествія. — Всегда-ли ты будешь любить меня какъ теперь? — «Всегда! всегда!» — Даже, если я обману твои ожиданія, не буду имѣть удачи? — «Развѣ это можетъ повліять на мою любовь?» Казалось, и голоca еще не замерли въ воздухѣ, — такъ недавно говорились эти слова!
Рирдонъ проспалъ нѣсколько часовъ, но подъ-утро проснулся и глядѣлъ, какъ занимающійся день освѣщалъ постепенно его разоренное гнѣздо.
Поутру почтальонъ принесъ ему толстый пакетъ, видъ котораго въ первую минуту озадачилъ его; но узнавъ почеркъ, онъ понялъ. Издатель «Wayside» возвращалъ ему его статью о Плитѣ, сожалѣя, что она не настолько интересна, какъ другія произведенія его пера. Какъ ни кстати были-бы теперь деньги для Рирдона, но на этотъ разъ онъ не огорчился неудачей и даже засмѣялся надъ этой художественной законченностью положенія.
Въ тотъ-же день онъ переѣхалъ на свою новую квартиру. Это была въ полномъ смыслѣ чердачная мансарда, и Эми пришла-бы въ ужасъ отъ нея; но Рирдонъ, какъ человѣкъ привычный къ лондонскимъ чердакамъ, находилъ свою мансарду во всѣхъ отношеніяхъ удовлетворительною. Дверь притворялась плотно, въ полу не было щелей, въ которыя постоянно дуетъ; въ окнахъ не было ни одного битаго стекла. Къ тому-же у хозяйки его было честное лицо, да и самая наружность дома не представляла ничего отталкивающаго. Рирдонъ почувствовалъ себя спокойнѣе въ этой обстановкѣ, словно онъ все время находился въ положеніи самозванца и только теперь сталъ тѣмъ, что онъ есть — простымъ поденьщикомъ.