— Называй какъ хочешь, возразилъ отецъ, съ трудомъ подавляя раздраженіе. — Всякое коммерческое предпріятіе есть спекуляція. Но скажи мнѣ только одно, и, пожалуйста, скажи откровенно: не считаешь-ли ты меня неспособнымъ быть редакторомъ журнала?
По совѣсти, она должна была-бы отвѣтить утвердительно. Она знала, что онъ отсталъ отъ интересовъ и воззрѣній настоящаго времени; но какъ было сказать ему это?
— Мое мнѣніе ничего не значитъ въ этомъ случаѣ, возразила она уклончиво.
— Однако, если Джэдвудъ положится на меня, то развѣ ты не положишься?
— Оставимъ это пока, папа. Право, я не могу сказать тебѣ ничего похожаго на обѣщаніе.
Онъ сверкнулъ на нее глазами.
— Однако, Мэріанъ, надѣюсь, что ты не отказываешься толковать о проектѣ, который имѣетъ для меня такое огромное значеніе.
— Я боюсь поощрять тебя, отвѣтила она откровенно. — Я не могу рѣшить теперь, возможно-ли исполнить твое желаніе, или нѣтъ.
— Такъ; это я понимаю. Сохрани меня Богъ смотрѣть на тебя какъ на ребенка, которому можно навязать что-нибудь противъ его воли и желанія! Конечно, нельзя тратить зря такую сумму денегъ: надо зрѣло обдумать дѣло. Я желалъ-бы только договориться... Ты не знаешь, Мэріанъ, что это значило-бы для меня...
— Какъ не знать, папа! Я очень хорошо понимаю тебя.
— Понимаешь? — Онъ наклонился впередъ; на лицѣ его было написано сильное волненіе. — Еслибы я сдѣлался редакторомъ вліятельнаго органа, то всѣ мои прошлыя невзгоды и страданія были-бы заглажены. Я не рожденъ для подчиненнаго положенія. Моя натура требуетъ власти. Неудача всѣхъ моихъ начинаній до такой степени ожесточила меня, что я бываю подчасъ способенъ на грубость, на низость, даже на жестокость. Я обращался съ тобою позорно, Мэріанъ, милое дитя мое, — не возражай! Я знаю, я всегда сознавалъ это и ненавидѣлъ себя за каждое жесткое слово, за каждый суровый взглядъ, который бросалъ на тебя...
— Папа...
— Нѣтъ, дай мнѣ высказаться. Я знаю, ты простила меня. Ты всегда готова прощать. Развѣ забуду я когда-нибудь тотъ вечеръ, когда я кричалъ на тебя какъ животное, а ты пришла ко мнѣ потомъ и заговорила со мною такимъ тономъ, словно вина была съ твоей стороны. Воспоминаніе объ этомъ жжетъ меня. Это говорилъ не я, а какой-то демонъ, сидящій во мнѣ. Но мысль, что враги мои торжествуютъ и смѣются надо мной, приводитъ меня въ бѣшенство. Этого-ли я заслуживаю? Чѣмъ я хуже этихъ людей, которые случайно возвысились и топчутъ меня? Я умнѣе, я честнѣе ихъ.
Эта странная откровенность заставила Мэріанъ простить отцу его лицемѣріе. Да и было-ли то лицемѣріемъ? Не сказалась-ли, подъ вліяніемъ надежды, лучшая сторона его характера?
— Зачѣмъ ты такъ много думаешь объ этомъ, папа? Стоитъ-ли огорчаться тѣмъ, что какіе-нибудь узколобые люди имѣютъ болѣе удачи, чѣмъ ты?
Онъ придрался къ слову.
— Узколобые? Ты согласна съ этимъ?
— Я считаю такимъ Фэджа.
— Такъ ты не на его сторонѣ?
— Какъ ты могъ думать это!
— Хорошо, не будемъ говорить объ этомъ. Можетъ быть, и не стоитъ. Съ философской точки зрѣнія, такія вещи ничтожны; но я не достаточно философъ для этого. — Онъ засмѣялся и продолжалъ надтреснутымъ голосомъ: — Что ни говори, а горько сознавать незаслуженную неудачу въ жизни. Ты видишь, я еще не такъ старъ, чтобы не быть уже въ силахъ достигнуть чего-нибудь. У меня ослабѣло зрѣніе, но я могу поберечь его, полечиться. Будь у меня свой органъ, я могъ-бы писать отъ времени до времени критическія статьи въ лучшемъ моемъ стилѣ. Ты помнишь замѣтку Гинкса обо мнѣ, въ его послѣдней книгѣ? Мы смѣялись надъ нею, но вѣдь онъ говорилъ правду. У меня дѣйствительно есть тѣ качества, которыя онъ мнѣ приписывалъ. Человѣкъ не можетъ не сознавать своихъ достоинствъ, какъ и своихъ недостатковъ. Я написалъ нѣсколько замѣчательныхъ вещей. Помнишь ты мою статью о лордѣ Гербертѣ Шербери? Едва-ли найдется болѣе тонкая критическая статья, но она затерялась среди журнальнаго хлама. Мѣткость-то моихъ шпилекъ и надѣлала мнѣ такъ много враговъ. Погоди! Дай мнѣ только завести свой журналъ, и на досугѣ, да съ яснымъ духомъ, я буду такъ отдѣлывать ихъ!
— Это недостойно тебя. Не лучше-ли игнорировать своихъ враговъ? Я, по крайней мѣрѣ, старалась-бы, при такихъ условіяхъ, не давать воли своимъ личнымъ чувствамъ.
— Ты права, душа моя. и не думай, что во мнѣ громче всего говоритъ мелочная мстительность. Это было-бы несправедливо. Нѣтъ, во мнѣ съ дѣтства жило страстное желаніе достигнуть литературной извѣстности. Между тѣмъ, лучшая часть моей жизни уже прошла, и я прихожу въ отчаяніе, чувствуя, что мнѣ не удалось пробиться на то мѣсто, которое я долженъ-бы по праву занимать. Теперь къ этому остается только одинъ путь: сдѣлаться редакторомъ солиднаго журнала. Только такимъ образомъ я могу еще заставить людей признать мои права. Многіе талантливые люди умираютъ непризнанными потому только, что имъ не удалось заявить о себѣ. Въ настоящее время вниманіемъ публики овладѣваютъ только беззастѣнчивые афферисты, которые такъ громко трубятъ свои рекламы, что заглушаютъ голоса честныхъ писателей.