Биффенъ попытался перемѣнить разговоръ и сталъ юмористически описывать нѣкоторыя подробности своихъ приключеній на пожарѣ.
— И каково было-бы такъ кончить? заключилъ онъ: — погибнуть въ меблированныхъ комнатахъ отъ опрокинутой пьяницей лампы! Что можетъ быть прозаичнѣе?
— А какъ вы предпочли-бы умереть? задумчиво спросилъ Рирдонъ.
— Въ своемъ углу, патетически отвѣтилъ его другъ. — У меня не было «своего угла» съ тѣхъ поръ какъ я себя помню, и я всю жизнь мечтаю о немъ.
Разговоръ ихъ былъ прерванъ стукомъ въ дверь, которая отворилась и пропустила руку, подавшую Рирдону телеграмму.
Друзья испуганно переглянулись: обоимъ мелькнула одна и та-же мысль. Рирдонъ вскрылъ депешу и прочелъ:
«Вилли заболѣлъ дифтеритомъ. Пріѣзжайте немедленно. Я живу въ Брайтонѣ, у матери Мистриссъ Картеръ».
Ниже слѣдовалъ подробный адресъ.
— Вы поѣдете, конечно? спросилъ Биффенъ.
— Да, хотя здоровье мое не таково, чтобы предпринимать путешествіе.
— У васъ лихорадка? освѣдомился Биффенъ, заботливо всматриваясь въ его лицо.
Онъ взялъ его руку и пощупалъ пульсъ. Удары его, и безъ того частые, еще участились со времени полученія телеграммы.
— Но ѣхать нужно, сказалъ Рирдонъ. — Хотя этотъ бѣдный малютка и не занимаетъ большого мѣста въ моемъ сердцѣ, однако, если Эми зоветъ меня, то я долженъ ѣхать.
Онъ попросилъ Биффена сбѣгать въ ближнюю лавочку за росписаніемъ поѣздовъ, а самъ уложилъ пока въ дорожный мѣшокъ самыя необходимыя вещи. Биффенъ вернулся весь бѣлый.
— Снѣгъ?
— Да; уже съ часъ какъ валитъ.
— Нечего дѣлать; ѣхать все-таки нужно.
Поѣздъ въ Брайтонъ отходилъ въ 20 минутъ
восьмого, а на часахъ Рирдона было уже безъ пяти минутъ семь. Надо было торопиться. Они вмѣстѣ вышли изъ дома, и Рирдонъ, попросивъ друга проводить его до станціи, взялъ кэбъ.
— Такой маленькій ребенокъ врядъ-ли вынесетъ дифтеритъ, замѣтилъ онъ дорогой.
— Да, боюсь, что надежды мало.
— Зачѣмъ она зоветъ меня?
— Какой нелѣпый вопросъ! Вы болѣзненно настроены. Бросьте это тупое упрямство! Слушайтесь голоса вашего сердца. Какое право имѣете вы портить свою и чужую жизнь вашимъ одностороннимъ идеализмомъ? Зачѣмъ не извлекать пользы изъ обстоятельствъ? Зачѣмъ рѣзать хлѣбъ бритвой, когда для этого есть простой ножъ?
Рирдонъ молчалъ, глядя въ окно кэба.
— Вы любите вашу жену, и она также, должно быть, привязана къ вамъ, если въ горѣ прежде всего подумала о васъ.
— Можетъ быть, она сочла долгомъ увѣдомить отца...
— Можетъ быть... можетъ быть... Опять бритва! Да понимайте-же вещи просто, не мудрствуя лукаво!
На станціи они закусили и затѣмъ разстались съ горячимъ рукопожатіемъ.
— Простите мою откровенность и будьте счастливы, сказалъ Биффенъ.
Онъ стоялъ на платформѣ, пока красный фонарь задняго вагона не скрылся за снѣгомъ и темнотой.
XXXI.
Рирдонъ никогда не бывалъ въ Брайтонѣ и былъ предубѣжденъ противъ этой мѣстности, съ которою у него связывалось представленіе о модномъ свѣтѣ и объ его пустозвонной глупости. Онъ зналъ, что Брайтонъ есть ничто иное какъ часть Лондона, превращенная въ приморскій городокъ, и такая связь вредила ему въ его глазахъ, при всей его любви къ морю. Мысль эта даже раздражала его въ началѣ пути и нѣсколько охлаждала нѣжное чувство, съ которымъ онъ думалъ о свиданіи съ женой; но по мѣрѣ приближенія къ Брайтону, послѣднее брало верхъ.
Однако лихорадка его усиливалась; онъ безпрестанно кашлялъ и задыхался. Онъ не могъ ни минуты оставаться неподвижнымъ, но въ то-же время чувствовалъ, что величайшимъ счастьемъ было-бы теперь для него — лежать въ летаргическомъ снѣ. Когда онъ доѣхалъ до мѣста и сѣлъ въ кэбъ, который долженъ былъ подвезти его къ дому, гдѣ жила его жена, съ нимъ сдѣлался такой припадокъ лихорадки, что у него защелкали зубы. Подъѣзжая къ дому, онъ услышалъ, какъ часы пробили одиннадцать.
Дверь отворилась, едва онъ прикоснулся къ колокольчику, и служанка тотчасъ ввела его въ гостиную въ нижнемъ этажѣ. Домъ былъ маленькій, но уютно меблированный. На столѣ горѣла лампа; въ каминѣ тлѣли красные уголья. Пока служанка ходила докладывать Мистриссъ Рирдонъ, гость положилъ на полъ свой мѣшокъ и снялъ пальто. Оно было новое, но костюмъ на немъ былъ домашній, самый жалкій; онъ не имѣлъ времени или не догадался перемѣнить его.