Повисла тяжелая тишина. Все смущенно уставились в пол, а я попробовала подсчитать, когда же Мелинда должна уйти в дородовый отпуск. Наверное, уже скоро. Через два или три месяца? Буду вычеркивать дни в календаре. Потом я опять взглянула на нее, и меня озарило: а ведь Эмбер права! Права, что у беременных мозги уменьшаются. Вот вам живое доказательство. На толстых голых ногах Мелинды вздувались вены, извилистые и рельефные, как потеки белой глазури на шоколадном пироге. Она и до беременности была коротенькой и одутловатой, а теперь и вовсе походила на гнома, проглотившего тракторную шину. Особенно в этой омерзительно обтягивающей одежде для беременных, которую иногда надевала. Сегодня на эпической выпуклости грозила лопнуть крошечная маечка с надписью: «Выпусти меня!». «Нет уж, выпустите лучше меня», — подумала я. И ведущая из нее хуже некуда. Во-первых, она картавит. Во-вторых, все время оговаривается. Отвратительно, ей-богу! Я вообще не понимаю, что она лопочет. Путается в сценарии. Смешивает звуки и части слов. Только за последнее время она выдала такие перлы: «мерзкие шлюхи» вместо «дерзкие слухи», «отстойный урод» вместо «достойный народ». А чего стоит «государственный Минетный двор»? Сколько бы она ни тренировалась, все без толку. Мы только поеживаемся от ужаса. Видели бы вы, какие нам шлют жалобы! Но Мелинде все до фонаря. Она уверена, что великолепна. Самые сливки. И, правда, она очень жирная, эта тупица. Помилуйте, кто еще мог поприветствовать Дэвида Бланкетта радостным возгласом: «Пвивет, Дэвид! Давно не виделись!»? [35] Но стоит кому-нибудь отпустить хоть словечко в ее адрес, она тут же бежит жаловаться дядюшке Перси. Именно поэтому все ее и терпят. У нас просто нет выбора.
— Ты очень хвабвая, — еще раз пробормотала она и одобрительно улыбнулась.
Понимаете, я ей нравлюсь. И это самое ужасное. Может, потому, что я пишу за нее реплики. Мелинда безнадежна, особенно в том, что касается новостей и текущих событий. К примеру, она думает, что Босния Герцеговина — это модель, рекламирующая бюстгальтеры «Вандербра». По части культуры она тоже полный ноль. В мае сбила с толку Иена Макьюэна — и всех нас, — представив его, как «одного из талантливейших актевов Шекспивовского театва Бвитании»[36]. Так вот, поскольку в голове у нее опилки, она постоянно обращается ко мне. И хотя Мелинда мне не нравится, я всегда ей помогаю. Почему? Потому что я очень милая девушка. Так все говорят. «Минти очень милая», «Почему бы вам не попросить Минти?» — твердят они. «Она вам поможет», «Минти все сделает», «Минти не против» и так далее. Но, откровенно говоря, Минти против. Очень даже против. Только никто этого не видит. Пусть я улыбаюсь и киваю — внутри меня все кипит, потому что совсем недавно я стала понимать: мне до чертиков надоело быть милой. Ведь коллеги меня попросту используют. По полной программе. И это начинает действовать мне на нервы. Хуже всех Уэсли. Он просто не способен вовремя отредактировать интервью. Каждый раз звонит мне из студии за полчаса до эфира и плачется, что у него завал. Не могла бы я прийти и вырезать шесть минут из программы? Или пять с половиной из репортажа? И вот я стою с колотящимся, как барабан, сердцем и кромсаю пленку, пытаясь уложиться во временные рамки. Лишний стресс мне ни к чему, но я просто не умею говорить «нет».
— Очень хвабвая, — повторила Мелинда, мелодраматически свела брови к переносице и удостоила меня жалостливой улыбки.
Но я не собиралась терпеть издевательств. Я была намерена сдержать клятву. Я не сдамся. Я должна, должна пройти через это!
— С радостью возьмусь за репортаж об отношении к браку, — жестко произнесла я. — С какой стати мне не браться? — Все смущенно поежились в креслах.
— О'кей, — подвел черту Джек, — тогда готовься: завтра эфир. Но не забудь о Ситронелле Прэтт.
Проклятье! Ситронелла Прэтт! У меня совсем вылетело из головы. Какой ужас… И в первый же день.
— Это обязательно? — Я пошла на попятную. — Уж лучше повеситься, знаете.
— Боюсь, что обязательно, — ответил Джек. — Сама знаешь, как дела делаются.
Знаю. В работе на коммерческой радиостанции есть только одна вещь, которая меня выводит: мы должны постоянно идти на уступки спонсорам и рекламодателям. К примеру, у радио «Лондон» имеется постоянный клиент — автомобильный концерн «Мазота». Так вот, хотите верьте, хотите нет, но от него зависит содержание программ новостей. Кровопролитная война на Балканах, бомбардировки на Ближнем Востоке и разрушительные землетрясения — все отходит на второй и третий план перед сообщениями о транспортных расценках или автомобильных налогах. Меня от этого тошнит. По мне, это и называется продажностью, но ничего не поделаешь, приходится смириться. Кто платит, тот заказывает музыку. Ситронелла Прэтт, домохозяйка с правыми взглядами, ведущая колонку в «Санди семафор», платит. Мы часто берем у нее интервью. Не потому, что восхищаемся ее умом, — умишко у нее с кулачок. И не потому, что разделяем ее взгляды — она только и знает, что злобно критиковать все подряд. Просто ее муж, директор компании «Счастливые попки», производящей подгузники, спонсирует прогноз погоды. Чтобы мистер Счастливая Попка спал спокойно, нам приходится брать интервью у его жены. И схитрить невозможно: она все время слушает радио «Лондон».
— Мне очень жаль, Минти, — сказал Джек после совещания. — Необязательно долго с ней валандаться.
На моем рабочем столе, который временно занял кто-то другой, был жуткий беспорядок. Только я начала разгребать горы бумаг, как мне загородили свет. Это был Уэсли. И он имел убитый вид.
— Минти, я только хотел сказать…
— Что? — спросила я, вынимая из верхнего ящика портативный магнитофон.
— Не понимаю, как он мог так поступить, — с несчастной миной продолжал Уэсли, качая лысеющей головой. — Как можно было бросить тебя прямо в церкви?
— Как вообще можно бросить невесту в церкви? — пробормотала я, вставляя чистую кассету.
Уэсли придвинулся ближе.
— Минти, ты чудо, — шепнул он. О боже, нет! Только не это.
— Ты такая красивая…
Ради бога, нет! Я и забыла, что опять свободна, а значит, зануда Уэсли снова станет меня доставать. Пока я была с Домиником, он на время прекратил свои попытки.
— Знаю, ты меня отвергла, — с видом мученика продолжил он, — но хочу, чтобы ты знала: все это время я тебя ждал.
— Спасибо, Уэсли, — равнодушно ответила я, включая микрофон. — Раз, два, три, четыре, пять. Эй, кто брал мой магнитофон? Батарейки почти сели!
Уэсли уселся на край моего стола, а я изо всех сил делала вид, что его не существует.
— Минти, Доминик тебя недостоин, — затянул он волынку. Я вставила четыре новые батарейки. — Только посмотри, как он с тобой обошелся.
— Я не хочу об этом говорить, — отбрила я. — У меня есть дела поважнее, например репортаж, который нужно подготовить за один день.
Я достала записную книжку и открыла ее на букве «С» — свадьба. Уэсли окинул взглядом офис — посмотреть, не подслушивает ли кто.
— Ради тебя я готов на все, Минти, — пробормотал он. — Ты знаешь.
Я поморщилась:
— Тогда, прошу тебя, позволь мне спокойно замяться работой.
Похоже, он не услышал.
— Я даже готов уйти от Дейдры.
Господи, за что мне это? Опять.
— Не думаю, что это умная мысль, — произнесла я с металлом в голосе и подняла трубку. — Более того, Уэсли, настоятельно советую тебе этого не делать!
Мой резкий тон, похоже, шокировал Уэсли. Откровенно говоря, и меня самое. «Минти, дорогая, ты никогда так резко не разговаривала», — подумала я, набирая номер.
— Дейдра такая… скучная, — нудил Уэсли. Точно. Они с Уэсли идеально подходят друг другу. — Но ты — чудо, Минти, — не унимался он. — Ты такая умная, такая забавная…
— Уэсли, прошу, оставь меня в покое!
— Минти, я всегда мечтал о тебе, — с обиженным видом прохныкал он. — Почему ты не хочешь дать мне еще один шанс?
— Потому что… О, доброе утро! Будьте добры Ситронеллу Прэтт.
35
Дэвид Бланкетт, глава министерства внутренних дел Великобритании, первый в истории британского правительства полностью слепой министр.
36