— Да-да? — повторил он, а потом произнес: — Послушай, Дом, не надо мне этого говорить. Скажи Минти. Ты должен побеседовать с ней, старик. Даю ей трубку.
Я схватила протянутый мобильник так, словно это была рука утопающего:
— Дом, Дом, это я! Слушай!.. Да… Да, о'кей. Спасибо. Нет, Доминик, не вешай трубку! Нет. Прошу тебя, Дом, не надо!.. Спасибо, Дом. Нет, не уходи, Доминик! Не уходи, Доминик… Дом…
Он дал отбой. И тут наконец-то я разревелась.
— Что он сказал? — спустя минуту полюбопытствовал Чарли.
— Сказал… Сказал, что я могу оставить себе обручальное кольцо.
— Как мило с его стороны! — проворковала Мадж с блаженной улыбкой. — Он всегда был таким щедрым, мой Доминик.
— И одна поехать в свадебное путешествие.
— У него золотое сердце.
Мама обожгла ее гневным взглядом.
— Но как одной отправиться в свадебное путешествие? — простонала я.
— Я поеду с тобой, Минти, — объявила Хелен.
— Мне кажется, он не вернется, — заявила Мадж, потягивая кофе.
— Почему вы так уверены? — взъелся Чарли. Нервы у всех к тому времени были уже истерзаны.
— Такой он человек: если что решил, никогда не передумает. — Она с достоинством пригладила сожженные перманентом волосы. — Я же говорю, он такой честный!
— Почему бы вам не пойти к черту со своим Домиником и его честностью! — взорвалась Эмбер, кипя от злости. Я была поражена. Никогда не слышала от нее такой грубости. — Посмотрите, что он сделал с Минти!
— Конечно, это очень неприятно, — соболезнующе подтвердила Мадж. — Но хорошо, что все случилось сейчас, а не потом.
— Нет! — послышался голос, и я не сразу поняла, что принадлежит он мне. — Я предпочла бы довести церемонию до конца и развестись хоть завтра, если бы он захотел.
— Но ему есть что терять, — возразила Мадж.
— А мне? Меня лишили достоинства! — ответила я. — Так унизили… — И я разрыдалась, пытаясь избежать жалостливых взглядов обслуги. — Унизили перед всеми моими близкими и знакомыми. — Вот когда я пожалела, что поддалась на уговоры Доминика и созвала половину сотрудников радио «Лондон». И как теперь я смогу там работать? Мой взгляд уткнулся в салфетку, черную от пятен туши, и это меня взбесило. Нет, вы подумайте: я заплатила за тушь двадцать четыре фунта, и девица в магазине замерила меня, что она водостойкая! Часы показывали десять минут четвертого. Поезд на Париж отходил в пять пятнадцать.
— По-моему, тебе нужно поехать, — сказал папа.
— Почему бы вам с мамой не отправиться вместо меня? — предложила я. — Я не могу, — встряла мама. — Во вторник благотворительный бал Ассоциации страдающих анорексией. Я должна быть там с лордом Итмором [13]. Он наш спонсор.
— Езжай с Хелен, Минти, — посоветовал папа. — Если Доминик захочет позвонить, он будет знать, где тебя найти.
О да! Доминик прекрасно знает, где меня искать. Отель «Георг V». Люкс для новобрачных. Он сам настоял, чтобы мы забронировали именно этот номер, и я послушно согласилась. Вдруг он мне позвонит? Вполне возможно, что он захочет позвонить мне и объясниться. Может, даже сам приедет — поговорить со мной лично. Но в глубине души я понимала: он этого не сделает, потому что Мадж права.
И вот, без десяти пять, возле отеля «Уолдорф», я уселась в такси с Хелен, которая сбегала домой за паспортом и дорожной сумкой. Мы помахали оставшимся ручкой. Странное это было прощание… В сложившихся обстоятельствах букет я решила не бросать — оставила в отеле, вместе с платьем и всем остальным. Папа пообещал потом отвезти все барахло домой, на Примроуз-Хилл. Сидя в такси рядом с подружкой невесты вместо жениха и проезжая мост через Темзу, я не могла отделаться от мысли: «Где же Доминик? Где он? Где? Все еще трясется в автобусе? Вряд ли. Вернулся в Клапам? Когда он успел передумать? Был ли это эффектный ход, coup de theatre, отрепетированный заранее, или истинное просветление, eclaircisse-ment? И с чего я вдруг начала думать по-французски?»
Эстер, героиня романа Натаниеля Готорна «Алая буква», осуждена была носить на платье букву «А», первую в слове «адюльтер», знак супружеской измены.
Эта литера «А» была свидетельством ее публичного позора. Когда экспресс «Евростар» мчал нас с Хелен через сельские угодья графства Кент, мне пришла мысль нацепить на платье букву «Б», что значит «Брошенная». Это избавит многих от необходимости подходить ко мне и спрашивать, почему я такая напряженная, почти ничего не ем, отчего у меня такие безумные глаза и с какой стати я все время сижу, уставившись в одну точку. Чем плохо? Та же черная траурная повязка на рукаве. Видно издалека, и не потребуется ничего объяснять. Разве что иногда кто-нибудь выразит сочувствие.
И еще, глядя на залитые солнцем поля, я думала: «Минти, какая же ты несчастливая!» Наверняка вероятность подорваться на бомбе, заложенной террористами, или попасть под копыта летающей коровы куда больше шансов быть брошенной в церкви посреди свадебной церемонии. Я вспомнила Шерил фон Штрумпфхозен и ее лживый гороскоп: «В вашей любовной жизни намечаются резкие перемены к лучшему». К лучшему? Потом в памяти всплыла книга для новобрачных «Почти замужем», и на губах моих заиграла зловещая улыбка. Я перебрала все те добрые слова, которых мне наговорили перед отъездом из отеля: «Выше нос, Минти!», «Все, что ни делается, к лучшему», «Вот увидишь, он еще прибежит обратно!», «Ты прекрасно выглядишь». В действительности бедные гости ежились и корчились от стыда, в замешательстве и страхе хмуря брови. Их я жалела даже больше, чем себя. Действительно, что тут скажешь? И потом, с тяжелым сердцем, я сообразила, что мне придется иметь дело не только с теми, кто был в церкви. Еще с тысячами других людей, которые прочитали о моей помолвке.
Потому что, разумеется, знаменательное событие попало в газеты. В свадебные колонки «Телеграф» и «Тайме». Первое колесико, запустившее шестеренки свадебной машины, которую уже было не остановить. Жаль, что объявление появилось в субботу: его, как пить дать, увидели все мои знакомые. Значит, еще несколько месяцев мне придется раз за разом объяснять, что я все еще Минти Мэлоун, что я не вышла замуж, просто так, без всякой причины. Ха-ха! «Понимаете, не сложилось… Такое случается», — буду я повторять беззаботно. Все, что ни делается, к лучшему. Бог мой! Персональный «Кошмар невесты на улице Вязов» был прерван далеким звяканьем тележки.
— Прошу тебя! Ты должна поесть, — взмолилась Хелен. — Стюард как раз идет…[14] — Лицо ее стало малиновым.
— По проходу? — подсказала я безразлично.
— Ради бога, Минти! — заскулила она, когда появился стюард. — Ты и за обедом не проглотила ни крошки.
— Есть? Да я была в такой прострации, что едва могла дышать.
— Шампанское, мадам? Шампанское? Глаза б мои его не видали!
— Нет, спасибо, — ответила я постно. — А ты выпей, Хелен.
— Барашек или утка, мадам?
— Ни то, ни другое, спасибо.
— Мадам ничего не хочет? — забеспокоился стюард.
— Ничего. И кстати, я не мадам, а все еще мисс. Стюард удалился обиженным. Хелен вооружилась ножом и вилкой.
— Уверена, Доминик вернется, — произнесла она с фальшивой убежденностью, пытаясь успокоить меня, в который уже раз.
Хелен всегда так. У нее доброе сердце. И вечно она надеется на лучшее. Даже фамилия соответствующая: Сперо — по латыни «я надеюсь». Без дураков, девиз ее семьи — Dum Spiro, Spero (Пока дышу, надеюсь). «И верно, — подумала я, — Хелен никогда не теряет надежды. Но на сей раз она жестоко ошибается».
— Он не вернется, — возразила я. — Он никогда-никогда не меняет своего решения. Все кончено, Хелен. Кончено раз и навсегда.
Она покачала головой и в очередной раз пробормотала: «Это невозможно». После чего, твердо решив рассмешить меня, стала пересказывать разные кошмарные истории из женских журналов: как один тип женился на трансвестите; как шафер не явился на свадьбу; как невеста сбежала с лесбиянкой, которую подцепила на девичнике; как обрушился или улетел свадебный шатер. Хелен — настоящий кладезь подобных баек. Она знает их тысячи.
— Слышала историю о свадебном голубе? — закинула она пробный камень, потягивая бордо.
14