— Большая премьера, — пояснил водитель. — По-моему, новый фильм с Брюсом Уиллисом. Проклятье, ну и пробки! — пожаловался он.
И в самом деле, на дороге образовался затор, «мерседесы», «порше» и «феррари» утыкались бампером в бампер. Но нам с Эмбер было все равно. Мы никуда не опаздывали. При виде шикарной публики у меня даже поднялось настроение. Чтобы рассмотреть происходящее получше, я опустила стекло. Разодетые в пух и прах люди, широко улыбаясь, поднимались по лестнице и махали толпе зевак.
— О, смотри: Мерил Стрип! — ахнула Эмбер. — Потрясающе выглядит.
— Какое красивое платье, — восхитилась я, глядя на очаровательную девушку лет двадцати пяти, которая вышла из лоснящегося длинного черного лимузина. Серебристое одеяние сверкало и переливалось, отражая вспышки камер. А девушка смеялась и выглядела ошеломляюще. Спутник красавицы нежно взял ее руку и продел сквозь свою. Кто-то крикнул: «Сюда!», девушка и ее сопровождающий с улыбкой повернулись. Щелкнула вспышка. А у меня перехватило дыхание, потому что это был Джо.
— Джо, — выдохнула я. Он стоял в каких-то тридцати футах от меня. Он был здесь. Совсем близко. И только я хотела открыть дверцу машины и выскочить на улицу, как Эмбер крепко схватила меня за руку.
— Не надо, Минти, — проговорила она. — Не надо.
И была права. Потому что в это мгновение девушка обвила руками шею Джо, и он поцеловал ее, поцеловал долгим поцелуем, казавшимся почти бесконечным.
— Деньги потрачены не зря, — уныло признала я, когда такси доставило нас на Примроуз-Хилл. — Деньги… потрачены… не зря. — Я издала безжизненный, сухой смешок, нечто среднее между кашлем и лаем. — Хотя это были не мои деньги, — виновато добавила я. — А твои.
— Я не переживаю, — махнула рукой Эмбер. — Жаль, конечно, что… ничего не получилось.
— Вот именно, — мрачно изрекла я. — Это была ошибка. Я чувствую себя так… отвратительно.
— Да, но, по крайней мере, ты знаешь, что с ним, — философски заметила она, когда мы свернули на Принсез-роуд.
И, правда. Как там, у Эмили Дикинсон? Ах да. «Случилось худшее, значит, нечего больше бояться». А то, что я увидела, на самом деле худшее, что могло случиться. Картинка впечаталась в память, будто огненные письмена. То и дело, прокручивая пленку в мозгу, я по-мазохистски проигрывала сцену снова и снова. Кадр первый: Джо стоит с незнакомой девушкой. Кадр второй: он берет ее за руку. Кадр третий: она ему улыбается. Кадр четвертый: они позируют камерам. Кадр пятый, самый ненавистный: они долго и страстно целуются. Кадр шестой: заходят в кинотеатр, рука об руку. Стоп, снято! Я пролетела шесть тысяч миль, чтобы найти Джо, и нате вам: нашла!
— Мамочка приехала! — крикнула Эмбер, повернув ключ в замке. — О боже! — изумилась она, увидев Пердиту, которая ковыляла к ней, заваливаясь на бок. — Как ее разнесло!
И, правда, живот у Пердиты раздулся, как на дрожжах. Она будто проглотила огромного кролика.
— Мамочка дома, — сюсюкала Эмбер, наклоняясь, чтобы погладить кошку.
А где же моя мамочка? Очень странно.
— Мам? — позвала я, снимая пальто. Ответа не последовало. Я заглянула в гостиную: пусто. Зашла на кухню. Она была там. Сидела, склонившись над садовым столиком.
— Мам, что произошло?
— О, привет, дорогая. — Ее лицо осветилось фальшивым оживлением, но я‑то видела, как она украдкой вытерла слезы. — Я и не слышала, как ты вошла, — произнесла она, пытаясь подавить дрожь в голосе. — С кошкой все в порядке, — сказала она. — И у Педро все хорошо. Все просто… отлично. — Она нервно сглотнула, шмыгнула носом и разразилась слезами.
— Мам, что стряслось?
— Боюсь, случилось что-то ужасное, — всхлипнула она.
— Что?
— Нечто ужасное. — Она забрала за ухо локон серебристых волос.
— Расскажи.
— Уже ничего не исправишь.
— Почему? Что случилось?
И тут я поняла. Папа. Папа от нее ушел. Он предупреждал, твердил месяцами, а она не обращала внимания. И вот, наконец, он бросил ее. Ради другой женщины.
— Это из-за папы, да?
— Что?
— Ты плачешь из-за папы?
— Нет-нет, он тут ни при чем. Это все… смотри! — Еще раз всхлипнув, она ткнула пальцем в первую страницу «Ивнинг стандард».
«Мать радиозвезды замешана в скандале с благотворительными фондами! — гласил заголовок. — Пропажа общественных средств!» Я вытаращилась на маму и пробежала глазами два первых абзаца:
«Начато расследование по делу Димпны Мэлоун, матери звезды радио „Лондон» Минти Мэлоун. Она обвиняется в растрате нескольких тысяч фунтов из благотворительных фондов международной организации „Голодающие Камеруна». Миссис Мэлоун, широко известной в лондонских благотворительных кругах, запрещено заниматься сбором средств до окончания расследования Благотворительного комитета. Возможно, будет возбуждено уголовное дело…»
— Мама, — выпалила я, — ты что, украла деньги? — Я была потрясена до глубины души. В частности, тем, что меня назвали «звездой радио „Лондон»». — Ты украла деньги? — повторила я.
— Разумеется, нет, — вознегодовала она.
— Слава богу.
— Все очень запуталось.
— Запуталось? — Где-то я это уже слышала. — Мам, кража есть кража.
— Это была не совсем кража, — осторожно поправила она. — Это было… перераспределение, вот и все.
— Что ты имеешь в виду?
— Сама посуди, у «Голодающих Камеруна» миллионы. Люди все время жертвуют им деньги. А три месяца назад я вступила в Общество протезирования собак…
— Куда?
— ОПС, — объяснила она. — Они изготавливают протезы для собак. И у них вообще нет ни пенни! Так что я решила отдать им деньги, собранные для «Голодающих Камеруна».
— И сколько?
— Всего-то пять тысяч фунтов.
— Как ты добыла эти деньги?
— Да все как обычно — ярмарки, гаражные распродажи. Только вместо того, чтобы послать деньги «Голодающим Камеруна», я положила их на свой счет. Но не присвоила, — торжественно заверила она, — а перевела на счет ОПС.
— О, господи.
— Но Минти, ты только представь этих бедных маленьких собачек, ковыляющих на трех лапках. У меня сердце разрывается. Мне их так жалко. Я же никогда раньше ничего подобного не делала. Думала, никто и не заметит. Но они раздули такой грязный скандал!
— Неудивительно.
— Мне запретили работать для «Голодающих Камеруна», и может… и может… — она закрыла рукой глаза. — Может, мне придется сесть в тюрьму!
— А папа знает?
— Да все об этом знают, — в отчаянии произнесла она.
И я позвонила папе. У него был на удивление веселый голос. Он казался невозмутимым и не разделил моих опасений, что маму посадят за решетку.
— Скорее всего, назначат большой штраф, — заявил отец. — Она же себе денег не оставляла. До сих пор уверена, что не сделала ничего дурного.
В первый мой день на работе сослуживцы вели себя очень тактично. Спрашивали, как мне понравилось в Лос-Анджелесе, и ни слова не проронили о маме, хотя все газеты кричали о ней. В конце концов, я сама затронула больной вопрос на утреннем совещании: мне хотелось, чтобы коллеги знали правду. Я не могла допустить, чтобы кто-то из знакомых думал, будто моя мать присвоила деньги.
«В любом случае, плохой рекламы не бывает», — заключила я, безрадостно усмехнувшись.
На самом деле моя жизнь превратилась в кошмар. Я очень переживала. Мало того, что я видела Джо с другой, и страдала от разницы во времени — на меня навалилась бессонница. В одну из ночей, проворочавшись до трех часов с открытыми глазами, я включила радио на прикроватном столике и услышала знакомый голос: