— Куда теперь? — спросила она.
Слегка пошатываясь, мы влились в людскую толчею.
— Может, в Латинский квартал?
— О'кей.
— Прогуляемся по Люксембургскому саду?
— Хорошо. А как туда попасть?
— Поехали на метро, — сказала я.
По ступенькам мы спустились на станцию «Марсово поле», и сырой, маслянистый запах подземки чуть не сшиб нас с ног. Послышались звуки скрипки, густой, сладкий тон, и чем глубже мы спускались, тем громче он становился. Я поймала себя на желании следовать за мелодией, будто за нитью Ариадны. Пройдя полпути по главному переходу, мы увидели скрипача. Старик в потрепанном черном пальто играл на инструменте медового цвета. Седые волосы торчали редкими клочками. На тощих, иссохших руках сквозь прозрачно-тонкую, как бумага, кожу бледно-голубыми проволоками проступали вены. Должно быть, ему подкатило под восемьдесят, может, и больше. Он включил портативный кассетный магнитофон и сыграл в его сопровождении «Аве Марию» Шуберта. Мы невольно замедлили шаг. Старик закончил пьесу, поднял смычок и после секундной паузы заиграл старую, знакомую мелодию. Мы остановились послушать, и я вспомнила слова:
…Я вижу зеленые деревья и красные розы…
— Как здорово, — вздохнула Хелен. Они расцветают для нас с тобой…
— Здорово, — повторила она.
И я думаю: как прекрасен мир…
У ног старика лежал открытый скрипичный футляр. На истертом черном бархате поблескивало несколько монет.
Я вижу голубые небеса и белые облака…
Я пошарила в кармане куртки и достала монету в пятьдесят сантимов. Нет, этого недостаточно. Слишком мало.
Благословен ясный день, священна темная ночь…
Я полезла в сумку за банкнотой.
И я думаю: как прекрасен мир…
Двадцать франков? Этого хватит. Может, пятьдесят? Или сто? В конце концов, это всего лишь десять фунтов.
Я вижу, как друзья пожимают руки и говорят: «Привет»,
Но на самом деле они говорят: «Я люблю тебя»…
Эти слова я услышала от Доминика, когда он сделал мне предложение. Но то была ложь. Теперь я знала. Мой взгляд упал на обручальное кольцо, сверкнувшее на правой руке. Грани бриллианта искрились, как иней.
Я слышу, как плачут дети, вижу, как они растут,
Они узнают многое, о чем я и не подозреваю…
Я колебалась не дольше секунды, затем сняла кольцо и положила его среди монет.
И я думаю: как прекрасен мир…
— Merci, madame [27], — донесся до меня голос уличного скрипача. — Merci, madame. Merci. — Он был в замешательстве, и я улыбнулась. Потом мы повернулись и зашагали прочь.
— Ты уверена? — спросила Хелен, протягивая мне бумажный платок.
— Да, — тихо ответила я. — Уверена.
И я думаю: как прекрасен мир.
— Как здесь красиво, — вздохнула Хелен, когда спустя полчаса мы брели аллеей Люксембургского сада, впитывая лучи послеполуденного солнца.
Под платанами пожилые французы играли в шахматы. На лужайках выгуливали собак. Дети кидали йо-йо, соревнуясь, кто выбросит дальше чертика на ниточке и кто быстрее загонит его назад. По сторонам дорожек тянулись пышные розовые клумбы. Издалека доносился мягкий стук теннисных мячей о ракетки. Хелен заглянула в путеводитель.
— Здесь танцевала Айседора Дункан, — сообщила она. — Эрнест Хемингуэй приходил сюда стрелять голубей.
— Здорово.
Пройдя мимо восьмиугольного пруда перед дворцом, мы оказались на каштановой аллее. Бегающие трусцой избавлялись здесь от лишних фунтов, набранных из-за пристрастия к фуа-гра, паштету из гусиной печенки; парковые скамейки были оккупированы загорающими и книголюбами. Мы слышали тявканье маленьких собачек и щебет птиц. Жизнь здесь текла размеренно. Казалось, до задымленного центра миллион миль. Над игровой площадкой звенел детский смех. Мы на секунду остановились понаблюдать за малышами на качелях.
— Ты хочешь детей? — спросила я у Хелен. Она передернула плечами:
— Может быть… Не знаю. Только если встречу хорошего парня. Но и тогда года через три-четыре. Я слишком занята, — беззаботно добавила она, и мы повернули к выходу. — И знаешь, Минт, мне нравится быть одной.
— Вот бы и мне так, — вздохнула я и бросила взгляд на часы. Было почти семь. Мы решили зайти куда-нибудь перекусить.
В узком, вымощенном булыжником переулке недалеко от улицы Турнон отыскалось заведение «Шез Марк». Столики с тротуара уже убрали, так что мы зашли внутрь. Удерживая подносы на кончиках пальцев, мимо скользили официанты в белых фартуках, словно ставшие на невидимые коньки. Над стойкой висело облако сигаретного дыма. Слышался громкий стук посуды и резкий, отрывистый мужской смех. Хлопнула, вылетая, пластиковая пробка. У окна четверо молодых людей с азартом резались в настольный футбол. Сгрудившись у игрового поля, они с силой — так что костяшки белели — дергали рукояти и гоняли мяч.
— Раньше я тоже любила играть, — мечтательно сказала я, потягивая пиво. — Когда мы были маленькими и ездили отдыхать с родителями. Я здорово играла.
Любители настольного футбола подбадривали друг друга криками, препирались при каждом пенальти и орали, как сумасшедшие, стоило кому-нибудь забить гол: «…hors-jeu! …c'estnul! …veux-tu?»
— Французы такие симпатичные, — заметила Хелен.
«А-а-а! Putain! Espece de con!»
— Особенно вон тот. Посмотри!
— Это был «банан»! — возмущался парень, ни капли не похожий на француза. — «Бананы» запрещены. Мяч нужно кидать только по прямой. Понял?
— Уф! — ответил его противник. — Alors…
— И только пять секунд, чтобы рассчитать удар! Cinq secondes!
— D'accord, d'accord![28] По правилам, так по правилам, — недовольно пробурчал второй игрок.
Назначили штрафной. Быстрый поворот кисти — и мяч оказался в воротах.
— Гол! — Хелен захлопала в ладоши, неожиданно для самой себя.
Все повернулись, сияя улыбками. У меня не было сил улыбнуться в ответ. Официант принес наш заказ, пасту. Я съела, сколько смогла. Двое игроков надели куртки, пожали руки противникам и ушли. Англичанин остался сидеть за столиком. Я украдкой взглянула на него. Хелен права: симпатичный, даже очень, и скромный притом. Волосы темные, слишком длинные на мой вкус. Открытое, доброе лицо. На нем были джинсы, довольно выцветшая зеленая рубашка поло, ботинки «Тимберланд». К моему удивлению, он повернулся и посмотрел на нас.
— Vous voulez jouer?
— Простите? — не поняла я.
— Хотите сыграть?
— Нет, спасибо. — Губы сами сложились в горькую усмешку. — В последнее время мне пробили слишком много штрафных.
— Попробуйте! — не отступал он. — Это весело.
— Нет, благодарю, — повторила я.
— Но мне и моему другу нужны соперники, — продолжал настаивать он.
Я покачала головой:
— Извините, в самом деле, не хочется, — и взглянула на Хелен. Подруга смотрела на меня как-то странно.
— Иди, поиграй с ними, — предложила я ей.
— Только если ты пойдешь со мной.
— Ступай! Я посмотрю.
— Нет-нет, пойдем вместе.
— Не хочу, — уперлась я.
— А я хочу, но без тебя не пойду. Давай, Минти!
— Что? — Вот зануда. И чего она ко мне прицепилась?
— Давай! — прошипела она и поднялась из-за стола. — Мы будем играть, — объявила она ждущим ответа игрокам.